– Аничка, ты зато очень, очень миленькая, – решает Юлька утешить сестру, – а глаза, глаза!..

– Слушай, знаешь что, – вдруг перебивает старшая, – мы сейчас костюмы шьём к премьере, там такое есть платье… Вот так перекручено и наоборот пристрочено… и ещё, ещё, рядком. А? Чтобы с пуговками не переборщить. Пойдёт?

– О… роскошно, Аничка! Эффектно будет. Ткань отличная. Но только и пуговки обязательно…

– Да конечно, не трепыхайся. Почти готово, ещё восемь штучек обтянуть осталось. Снимай. Такая жара. Знаешь, пойду-ка я в парк, там сяду с пуговками, доделаю на воздухе.

– Опять? На свою скамейку заветную?

– Да. Там тихо, тень, у воды – в самый раз.

– Аничка, – полуодетая Юлька бросает борьбу с тонкой шифоновой блузкой и хватает сестру за руку, – не ходи ты туда больше! Сколько можно? Шестой год ты всё в невестах… этого… умалишённого! За золотыми горами поехал… и где он?

Аня молчит, собирая портновскую мелочь в шкатулку, хмурится, оглядывая край стола, диван и пол в поисках ниток.

– Сколько у тебя возможностей было уже! – не отстаёт Юлька, пытаясь поймать взгляд сестры. – Ну вот чем тебе Яшин двоюродный брат не годится? Приличный молодой человек, из хорошей семьи, каждый раз тебе приветы аккуратно передаёт, всё надеется…

– Рыжий? – чуть улыбается Аня. – У него даже пальцы в веснушках. Жених… смешно.

– Ах, тебе красавца подавай? Ну а Боренька, аспирант кудрявый? Прямо Есенин. Его зачем отшила? После той нашей прогулки на катере вообще ум потерял, смотреть жалко, так и вьётся. А этот, жгучий брюнет с четвёртого этажа? Мама говорит, дня не проходит, чтобы не пожаловал с чем-нибудь – ясно, по чью душу. Страдает… с горя прикладываться к рюмке стал!

– То-то и оно, – мрачнеет Аня, – мне этого не надо. И того тоже… никого.

– Аничка, – убеждает Юлька, торопливо, но осторожно влезая в юбку, – ну ладно эти, а Валерьян Андреич? У него самые, самые серьёзные намерения! Он делал маме прямые заходы насчёт тебя. Вот это уж жених так жених – солидный, спокойный, интеллигентный, на высокой должности, с прочным положением, вдовец. А какое постоянство – второй год терпеливо осаждает…

– Он хороший человек, конечно, – устало отвечает Аня, – но, Юлька, что ты говоришь, он же старик, ему сорок четыре… о чём ты?

– Вот как. А тебе-то уже сколько, Аничка, вспомни! Это уже называется – засиделась. Тот не хорош, этот плох. Провыбираешься.

– Да я и не выбираю, – пожимает плечом Аня.

– А вот и напрасно. Дальше-то что, как? Живёшь как монашка какая-то. Свет клином сошёлся на этом Антусе? Оставь ты это, жизнь проходит!

– Юлька, не надо. Знаешь, Юлька, скажу тебе… Сядь, не мельтеши. У меня тут разговор с мамой был. Как раз про Валерьяна Андреича…

– Ну?! – Юлька, всплеснув руками, кидается на диван к сестре, бросая поправлять свою растрепавшуюся от примерки причёску.

– Мама мне рассказала… Ты помнишь Рихтеров из Слободки? Нет? Ну, неважно… Так вот мама, оказывается, в молодости очень была влюблена в среднего Рихтера…

– Да ну? Мама, влюблена? Какой такой ещё Рихтер? – Юлька недоверчиво фыркает. Аня слегка усмехается:

– Да вот, тебе мама не рассказывала – тебе не нужно, у тебя всё вовремя, как полагается, ты удачливая у нас, во всём… Ты не думала, что наша мама поздно-таки вышла замуж?

– Ну, может, немного поздно… – соображает Юлька, сопоставляя даты. – А что, у неё была какая-то история до папы? Роковая любовь?!

– Ой, Юлька, ну уж прямо роковая. Ты пересмотрела кино и перечитала романов. Роковая, скажешь тоже… Ухаживания были, сватовство. Свадьбу наметили…

– Свадьбу? С Рихтером? О-о, какие семейные тайны, никогда бы не подумала!