– Ты что, к столу полезла? – издевку из голоса Лешак смыло подчистую, один страх остался. – Эй, как тебя? Сиди, не дергайся! У него столешница все вещи затягивает, даже те, что надеты. Он, паскуда, все мои кроссовки сожрал. А на нас наверняка злой как аспид, мы ему мусор скармливаем, чтоб на улицу не выносить.

Огняна нащупала стену рядом со столом и едва не застонала от облегчения, садясь на пол и прижимаясь к ней спиной. Бросила рядом наплечник, руки на коленях сложила. Вгляделась пятна, что были мебелью и Зоряной, прищурилась, да так и не разобрала.

Ничего. Она подышит немного и обязательно разберётся, как здесь жить надобно. И – чем черт не шутит! – может, даже выживет.

Она всегда выживает. Лет с двенадцати. Дружки родителей-бражников не обидели её ни разу – сбегала, из рук, почитай, вырывалась. Её не забили нагайками купцы, у которых она украла хорошенький кожушок, – увернулась, расхохоталась, схоронилась в лесах. На большой дороге, куда Огняна пошла от голода да злости, её всё-таки поймал молодой воевода Елисей Иванович, но вместо того, чтобы отправить в околоток, забрал с собой в душегубский стан – учиться. И из плена она тоже выбралась почти что целой. Что ей какая-то темнота со спорыми на язык ведьмами и неведомыми птицами! Что ей холод около сердца и неверные ноги? Она выживет. Она получит всё обратно. Тысячу лет душегубы ходят через Колодцы к ненашим – с помощью и за помощью. Не может быть, чтобы ни один без волшбы не оставался, и чтобы ни один из того не выбрался.

За стенками перестали ругаться, смеяться начали. Крылья снова прошуршали над ухом, и птица села где-то неподалёку.

– Ж-ж-р-р-а-ть? – поинтересовался все тот же страшный и непонятный голос прямо над ухом.

Решетовская дёрнулась и рявкнула:

– Отзови свою тварь, не то шею ей сверну ненароком.

– Уйди от нее, Воробей, девочка дикая, – вздохнула Зоряна. – Небось, в своей стае всех волков перекусала.

– Кам-м-м-амбер-р? – гневно проскрежетало теперь уже сверху. – Р-р-рать пер-р-р-рекатная!

– Яська сыру принесет, обещала.

Справа что-то гулко ударило и противно прогудело. Вроде далеко, но Огняна подобралась, насторожилась. За спиной ухнуло и грохнуло.

– Что это?

– Соседи, – ответила Лешак. – Патимат свой велик бросает где попало, об него все спотыкаются.

Снова что-то грюкнуло, потом затарабанили совсем близко, и повисла тишина.

– Что примолкла, престольная? – неожиданно мирно поинтересовалась Зоряна. – Электричество должны отремонтировать через часик, аварийку вызвали. Но Яська свечи раньше принесет, у нее работа до девяти. Дольше работать нам нельзя – повесят.

– За работу повесят? – уточнила Решетовская, не слишком удивившись. Отчего-то же живут осужденные не дольше дюжины лет.

Воробей где-то в темноте встрепенулся, заскрежетал, зацарапал. За стенкой зашелестело, и дверь распахнулась.

– Зорюш, ты как? Чего темень такая? Снова по телефону мультики без зарядки смотрела? – ласково-весело пропел новый голос.

Появился огонек. Бледно-голубой, как те, что блуждают по погостам и мучают людей. В посветлевшей темени в каземат скользнула девичья фигура – тонкая, легкая. Мелькнул подол платья, длинные косы. Здоровенная сумка, звякнув, упала на пол. На миг запахло сосной, от чего у Огняны перехватило горло.

– Ясь! – обрадовалась Зоряна. – Свечи принесла? И спички? Моя ты красавица! А камамбер? Воробей уже весь мозг вынес своим нытьем!

– Кл-л-л-евета! – рявкнула птица. – Нав-е-е-т! Бр-р-р-и!

– Ты еще мюнстерский попроси, – хмыкнул тот же веселый голос. – Я пироги купила, давай…

Косы метнулась в Огнянину сторону, легкая фигурка шагнула за косами, споткнулась о душегубку и рухнула прямо на Решетовскую. Обе вскрикнули.