– Твою ж кикимору налево! – рявкнула темнота над ухом, и обескураженную, сбитую с толку душегубку с силой оттолкнули в сторону.

Огняна, промахнувшись мимо пнувшей её ноги, не стала хватать темноту наугад. Вскочила, тяжело дыша и пытаясь понять сразу всё: где находится, откуда ждать нападения и как, леший разбери, как она могла не устоять, а потом не ухватить ударившую её ногу?

Юнка Огняна Решетовская и в душегубском стане, и на войне прославилась девицей ловкой: могла верхом, на полном скаку уклониться от стрелы, меж мечами проскальзывала, только локон волос об острую сталь потеряв, из-под секиры в последний миг откатывалась, поединщика за колени подсекая. И всё смеялась. Теперь же – будто погасло что-то внутри, остыло, забралось холодом под рёбра, к рукам-ногам потянулось и жилы в них заморозило.

Она замерла, не решаясь двинуться. Закрыла не привыкшие к темноте глаза, прислушалась, принюхалась. Пахло жилой комнатой, с примесью чего-то слабого, но муторно-острого. Где-то – видимо, за стенами – глухо ругались трое или четверо. Рядом с Огней громко дышал кто-то один – что, в общем, не значило, что больше здесь никого не было. Решетовская открыла глаза в ставшей чуть милосерднее тьме, нашарила взглядом двигающееся пятно, которое казалось чуть светлее густой черноты вокруг. Пятно обижено засопело, тяжко вздохнуло и обреченно поинтересовалось:

– Из Колодца, что ли?

Голос женский, взрослый, усталый. Тон был такой, словно пятно мечтало в эту же секунду затолкать Огняну обратно в Колодец. Ни на маковое зерно угрозы.

– Огняна Елизаровна, душегубка отряда Елисея Ивановича, – представилась Решетовская по уставу.

Темнота проглотила вырвавшийся смешок.

– Зоряна Ростиславовна Лешак, старшая ведьма волшебного каземата номер пять сотен тринадцать, – с едва заметной издёвкой пропела она и добавила задумчиво:

– А ратный – это, знать по всему, не ремесло… Это хворь такая.

– Что? – вскинулась Огняна. О холоде в жилах она и думать забыла.

– Говорю, не имею чести знать Елисея Ивановича, – так до крайности вежливо, что несомненно ехидно ответила старшая ведьма. – А чего заявилась-то ближе к ночи, душегубка?

– Ужель ждала меня утречком, с киселем да караваем? – спесиво фыркнула Огняна, снимая со спины наплечник. – Здесь всегда так темно?

Темнота скрипнула – три шага влево. Запахло печёным мясом и яблоками, и у Огни свело утробу голодом. Она не ела вдосталь страшно вспомнить, сколько. С зимы, должно быть, а нынче была осень.

– Ждали милая, как не ждать – поддразнила Зоряна Ростиславовна вредненько. – Ночей не спали, глаза сломали, столы накрыли, рушники постелили. Престол вот только запаздывает, прости убогих великодушно. Но слово даю, как начистят, так к нам на шестой этаж дотащат.

Голос переливался искренним удовольствием, издеваясь над Решетовской. Душегубка дёрнула плечом, опустила наплечник к холодным ногам. Она мёрзла, непонятно, изнутри как-то мёрзла.

– Лучины, стало быть, не держите?

– Стало быть, – радостно закивал голос Зоряны. – Так во тьме и прозябаем. День за днем. Месяц за месяцем.

Решетовская дёрнула другим плечом, вытянула перед собой руки – вокруг едва проявлялись тёмные пятна: то ли стол, то ли печь. Огняна повела рукой, дабы нащупать это тёмное нечто и немедленно получила удар чем-то острым по пальцам.

– Н-не трож-ж-шь! – рявкнула рядом неведомая тварь вроде и человечьим голосом, но все равно не по-людски.

Решетовская ответила ударом, но попала в воздух. Перья прошуршали над лицом, обдав теплым воздухом с прелым птичьим запахом. Всё-таки старшая ведьма была здесь не одна.