Полли с раннего детства была грозой приюта и головной болью всех его воспитателей. Ей не сиделось на месте и не жилось без сумасбродных затей, и всё бы ничего, если бы она не втягивала в них других воспитанников. Ей не было и десяти, когда она подбила пятерых приятелей сбежать ночью из приюта, чтобы разбить лагерь в ближайшем лесу и жить там дикарями. Они даже сшили некое подобие палатки из старых дождевиков, а ещё натаскали инструмент из кабинета труда, чтобы пилить ветки и разводить костёр. Дежурные по столовой целую неделю по мелочи крали продукты: крупу, макароны и хлеб. Проще всего было бы стащить несколько кочанов капусты, попадавшей на стол по меньшей мере дважды в день в виде кислой солянки, тушёного гарнира или склизких прозрачных кусочков, плавающих в сероватом супе. Но Полли решительно отказалась – никакой больше вонючей капусты в их новой жизни! Они будут ловить рыбу и ставить силки на кроликов, а на гарнир готовить траву и коренья. И вообще лучше умереть с голоду, чем когда-нибудь ещё попробовать эту кислую гадость.

Им почти удалось – их искали целых два дня, и нашли только потому, что малыш Карл выдал себя, когда слишком далеко высунулся из леса в поисках земляники. Это был самый громкий скандал за всю историю приюта, и Полли с заговорщиками целый месяц не выходили на улицу, да и потом их ещё долго никуда не выпускали без присмотра. Кроме того, с июня по октябрь они ежедневно отбывали трудовую повинность – кто в классах, помогая учителям с уборкой, кто в столовой, вытирая столы и отмывая посуду после каждой трапезы.

Дети смотрели ей в рот, и Полли умело этим пользовалась, подбивая их на подвиги разной степени рискованности. Их компанию регулярно снимали с крыши, вытряхивали из домика на дереве, вылавливали из заросшего водорослями пруда, разгоняли по спальням после отбоя, когда они снаряжали экспедицию на поиски чердачного призрака. Никакая стихия не способна была её остановить, и с каждым годом воспитатели прикладывали всё меньше усилий, смиряясь с мыслью, что Полли одержала верх над их педагогическими методами.

Когда в двенадцать лет она неожиданно остепенилась, они забили тревогу. В какой-то момент над приютом зависла тишина – непривычная и зловещая, хотя внешне жизнь текла как обычно, и потому никто сразу не понял, что же было не так.

Затем некогда неразлучные приятели Полли стали возникать то тут, то там – по одному, по двое, но никогда больше – в её обществе. Теперь у них были свои игры, как правило, куда более тихие, но без предводителя и главного идеолога дети казались растерянными, а от их занятий веяло скукой. Они будто вынуждены были вспоминать, во что играют обычные дети, когда никто не тащит их в пекло приключений, и это давалось с трудом.

Осознав, что компания распалась, воспитатели едва не бросились на поиски Полли, решив, что единственной тому причиной мог быть её побег. Впрочем, когда прошла первая паника, они вспомнили, что Полли исправно посещала уроки и столовую и даже никуда не пропадала после отбоя. Просто она не издавала больше никакого шума, не поднимала вокруг себя торнадо, где бы ни появлялась, и оттого её присутствие оставалось почти незамеченным.

Разгадка оказалась столь же простой, сколь и невероятной – Полли обнаружилась в приютском саду под яблоней в обществе нового мальчика Тома, который был старше неё на целых три года. Дни напролёт они мирно болтали, то сидя под деревом, то прогуливаясь по территории, а в плохую погоду коротали часы на подоконнике в общей гостиной. Сын людей, аннулированных за хранение «культурных артефактов», едва ли был подходящей компанией для юной девочки, но он был очень тихим, никому не доставлял хлопот, а Полли рядом с ним и вовсе было не узнать. Из двух зол воспитатели предпочли выбрать меньшее для себя и сделали это с огромным облегчением.