Занавес шелохнулся, и на сцену вдруг выпорхнула тонюсенькая девчушка в облегающей желтой футболке и юбочке по колено. Заточенный сорок шестой, копна золотых кудрей, походка взлетающей феи. Помахав приветливо ручкой, красавица спустилась в зал и направилась в мою сторону. Лишь тогда я заметила: нос… Не спрячешь, не зарисуешь. Но уродливый элемент совсем не уродовал Юлию. Придавал ее внешности шарм. Манящий шарм, интригующий, вызывающий интерес у мужчин и у женщин.

– Добрый вечер! – Актриса присела, пружинки ухоженных в салоне волос, рассыпались по плечам, отблескивая, покачиваясь. Хороший маневр, отвлекает взгляд от лица. – Евгения Павловна, я давно вас хотела найти, но все не решалась. Поверьте, мне очень стыдно за свои поступки… Я не знаю, поймете ли вы, пожелаете ли понять… Одним словом, я прошу прощения за все зло, что вам причинила. Быть может, вы сможете отпустить мою вину? Не сразу, со временем? Мне это очень важно.

Казалось, девушка, в самом деле, чувствовала себя неловко. И смотрела вроде бы искренне.

– Но я…

– Я знаю, я в вас стреляла. Такое не забывается и, может быть, не прощается… Я в церковь хожу, грехи замаливаю… И думаю постоянно, про вас, про брата… Вы мне ночами снитесь, меня упрекаете…

И что прикажете делать? Я лишь пишу цветасто, говорить совсем не умею. А надо человека успокоить.

– Нет, Юлия, не упрекаю. Мне все известно, вы стреляли не по собственной воле, а по приказу гипнотизера. Дело пересмотрено, вы признаны невиновной. И я вас давно простила.

– Правда? – девушка подняла ресницы, в уголках глаз стояли настоящие слезы. Я скорее достала платочек, утерла свои.

– Конечно, правда. – «Даниил Говорухин и меня обработал, я тоже стреляла в ребенка», – чуть было не сболтнула в порыве откровения. Но вовремя прикусила язык. – От прошлого надо отречься, исключить из памяти, из разговоров, будто не было никогда.

– А я Говорухину передачки ношу. Батюшка Алексей дал наказ: прости и возлюби врага своего.

– Вы сами себя простите, это самое главное. А к тюрьме я бы близко не подошла, гипноза боюсь.

– Мне вроде легче становится, как в очереди постою. Сколько жен за мужей страдает… Не я одна помню…

Мужа Юрочку помнит, гуляку и балбеса, не оставившего ей ни гроша от многомиллионного наследства? По правде сказать, не верится. Вид у Юлии процветающий, а личико печальное. Наигранное? Актриса и есть актриса. Или мне не дано проникнуться страданиями художественной натуры? Не может наша сестра спокойно смотреть на красивую женщину, в неискренности подозревает, в нездоровом пристрастии к лицемерию.

– Юля! – послышалось из-за кулис. – Смольков собирает!

Вовремя, пора прекращать эту неловкую сцену.

– Простите, Евгения Павловна, мне надо идти.

– Смольков? Иннокентий Романович?

– Это наш режиссер. Вы знакомы?

– Шла сюда – хотела познакомиться. Театр приглашает всех желающих, вы не против?

– Почему я должна быть против?

– Ну как же…

– Евгения Павловна, вы сами сказали: от прошлого надо отречься. Давайте останемся добрыми друзьями? Не слишком нахальное предложение?

Это самые трогательные слова, какие я слышала в последнее время. Не считая просьбы выйти замуж.

– В таком случае, зовите меня просто Женей, – растаяла я невольно, уступая лучистому обаянию девушки.

– И давайте на «ты», хорошо? У нас здесь все запросто.

– Юля! – послышалось заново, и парень, игравший Веню, любовника-надзирателя, выглянул из-за кулисы. Красавец переоделся. Узкие синие джинсы, пестрая рубашка с расстегнутым воротом, обнажавшим густую поросль, отнюдь молодца портили. Удивленный янтарный взгляд под разлетом цыганских бровей остановился на моей персоне.