Увидев на пороге Покровского, Софья Викентьевна вскрикнула от неожиданности, миска со спелым крыжовником выскользнула из её рук, и крупные зелёные ягоды, похожие на нефритовые бусины, раскатились по полу. Должно быть, чтобы справиться с волнением, Покровский наклонился и начал быстро-быстро собирать их.

– Костенька, милый мальчик, нашёлся! – заплакала Софья Викентьевна. —Да оставьте вы эти ягоды, дайте я обниму вас. – И тут же беспокойно посмотрела за его плечо. – А где?.. – Она не успела договорить.

– Он жив, жив! Есаул тоже в Харбине! – радостно крикнул Костя.

Тем же вечером в просторной столовой Иваницких, на чём настоял Кирилл Антонович, собрались Мальцевы, Станкевич, есаул Плетнёв и Лора Бухбиндер, за которой специально послала Софья Викентьевна: «Бедная девочка совсем одна, да и мне будет казаться, что Митя где-то недалеко». После неизбежных объятий, слёз, поцелуев и восклицаний все расселись по местам. Кирилл Антонович, дождавшись тишины, торжественно обратился к гостям:

– Дорогие мои! Я рад, что Степан Иванович и его супруга Софья Викентьевна обрели утраченных друзей. Четыре года они надеялись на это, и наконец, встретились. Вот за что мы и поднимем бокалы. Ура!

Посреди общего радостного возбуждения заплакала Софья Викентьевна. Степан Иванович обнял её за плечи и тихо-тихо, успокаивая, начал что-то шептать на ухо. Тревожно глядя в их сторону, Саша громко попросила слова:

– Покровский, вы так и не рассказали, как же Илье Семёновичу и вам удалось оказаться в Харбине?

Мгновенно все замолчали, молчал и Покровский. Есаул подошёл к открытому окну и закурил трубку.

– В Нижнеудинске мы решили зайти на станцию, чтобы хоть что-то разузнать, – начал свой рассказ Покровский. – Разузнать, особенно после того, как увидели Колчака арестованным. Было понятно – его арестовали чехи, но пока ещё лицемерно делали вид, что охраняют Адмирала. Еле-еле протиснулись в здание станции, такое скопище народу! Больные тифом лежат недалеко от покойных, дети плачут, у матерей глаза страшные – пустые… Продуктов нет, лекарств нет… Вдруг кто-то крикнул, что на путях стоят вагоны с морожеными тушами, к ним никого не подпускают. Что тут началось! Обезумевшая толпа ринулась к выходу, давя тех, кто упал. Нам повезло: нас вынесло наружу. Мы побежали к нашему составу, но опоздали…

С казаками Семёнова добрались до Иркутска, а там – до Хабаровска. Что делать? Решили осмотреться, пожить, а потом продолжить поиски… Я начал работать в газете, а есаул…

Плетнёв повернулся от окна, продолжил рассказ Покровского:

– Выяснили с Покровским, что многие санитарные вагоны отправлены были в Харбин, стали думать, как туда пробираться. Этой весной Хабаровск заняли красные, на казаков охоту устроили, а значит и на меня. Покровский-то что? Он газетчик, но и за ним следили: подозрительная личность! Решили плыть через Амур на китайскую сторону. Ширина – 2 километра, июнь, вода холодная. Сделали маленький плотик, сложили на него одежду, замаскировали ветками. Покровский свой студенческий билет и мои документы в клеёнчатые мешочки уложил и воском залил. Поплыли тайно, глубокой ночью. Оглянулись на Хабаровск: прощай, Россия! Господи, помоги! Обратной дороги не было… Вскоре нас обнаружили, открыли стрельбу, пришлось нырять, плыть под водой, несколько раз прощались с жизнью, но всё-таки выплыли на безопасное расстояние…

Саша зябко передёрнула плечами, представив себе холодную чёрную воду Амура и двух друзей, решивших, во что бы то ни стало доплыть до другого берега. Вспомнилась зима 1920 года и барак, в котором оказались, когда приехали в Харбин. Неужели нет обратной дороги в Россию, домой? Но обещал же Станкевич, когда ехали в промёрзшем вагоне неведомо куда: «Уж вы-то, Сашенька, непременно вернётесь».