Они быстро шли по улице, и Александра, чуть отстав от своего спутника, в который раз удивилась его лёгкой походке и прежней выправке. «Сколько же ему лет? – раздумывала она. – Лет восемьдесят точно есть…»

Между тем, спешили рядом, отставали или забегали вперёд люди, и тревожный ропот сопровождал их. Добежав до Соборной площади, они увидели дикий шабаш, происходящий вокруг Свято-Николаевского собора. Деревянный храм, ровесник Харбина, возносился ввысь шестигранным куполом и был виден издалека. И вот теперь на его ограде кривлялись, орали и раскачивались молодые китайцы, совсем недавно воспитанные и учтивые. Такие же мальчишки забрались на крышу и сбивали кресты с луковиц, стоящих по краям купола. Горели костры, в которые летели иконы и церковная утварь. Женщину, пытавшуюся спасти из костра икону, наотмашь ударил совсем молодой парень. Женщина упала, и парень начал избивать её. С потемневшим от бешенства лицом, бывший казачий есаул Плетнёв Илья Семёнович рывком отшвырнул этого хунхуза, подхватил женщину и смешался вместе с ней в толпе. «Уходим немедленно, Илья Семёнович! – закричала Александра, повиснув на его руке. – Мы ничего не сможем сделать. Хорошо, что они заняты были, а то бы и вам досталось!»

Опьянённые разрушениями, криками, колокольными стонами, хунвэйбины подожгли храм, и огонь начал лизать деревянные стены. Поднимался к небу чёрный дым костров, а с горящих икон смотрели скорбные глаза святых…

Напрасно тянула за рукав Александра, молила: «Уйдём, Илья Семёнович!» Стоял есаул Плетнёв, в бессильной ненависти глядя на огонь. Он что-то тихо пробормотал. «Что, что вы говорите? – пыталась перекричать шум Александра. – Вам плохо? Илья Семёнович, милый, пойдём, прошу вас!» Он тряхнул головой, словно отгоняя наваждение, сказал отчётливо: «Всё повторяется!» Повернулся и пошёл прочь от пожарища, гоня давние воспоминания. Рядом шла Александра, бережно поддерживая старого есаула под руку. Оба молчали, думая о своём, и не сразу заметили жену Плетнёва, спешившую навстречу. Она, запыхавшись, подбежала к Илье Семёновичу, обняла его и расплакалась: «Ну, где же ты ходишь? Я всё вокруг обошла, искала вас обоих! У Саши дверь нараспашку и никого нет. Что я могла подумать? Тут такое творится!» Плетнёв гладил её по голове, успокаивал: «Ну что ты, девочка моя, что же со мной может случиться?»

На проводы Плетнёвы решили прийти вечером, чтобы до отхода поезда посидеть вместе в последний раз. И от сказанного «в последний раз» у Александры заныло сердце.

Чтобы скоротать время решила полистать свой дневник. Улыбнулась: «Жизнеописание»! Открыла наугад тетрадь и наткнулась на неоконченное письмо, всего в несколько строчек: «Дорогой мой братик Митенька! Как же я скучаю по тебе! Наши письма, видимо, не доходят, хотя мы посылаем их на прежний адрес». Больше ничего не было написано на свёрнутом пополам листе бумаги.

***

Дневник Саши Мальцевой

2 марта 1922 г. Теперь я знаю, что в каждой снежинке может отражаться луна, как когда-то, в прошлой жизни, говорил Митя. Я влюблена! На всю жизнь! Мы встретились с НИМ на благотворительном балу. Это был «Белый бал», и я, совсем непривычная к таким событиям, ждала каких-то чудес. Мне сшили белое крепдешиновое платье, а к нему купили вышитый бисером пояс и такую же сумочку. Юлька тоже была в белом платье с жемчужным ожерельем. Она загадочно и таинственно поглядывала на меня, пока я стояла у зеркала, поправляя волосы, и потом, когда мы вошли с ней в зал. Она помахала кому-то рукой, и я увидела спешившего навстречу Станкевича. Я была немного ошеломлена: Станкевич давно знаком мне, но я впервые заметила, что он очень привлекателен, насколько я могу судить о мужской привлекательности. Он подошёл не один, и нас представили друг другу. Его зовут очень длинно: Коррадо Маттео Серджо Чезаре, он итальянец, торговый представитель автомобильной фирмы «Фиат». Мне показалось, что пол у меня под ногами качнулся, когда я подняла на него глаза. Он самый непохожий ни на кого из мужского племени, даже его длинное имя с двумя «т» в «Маттео» и раскатистым «р» в «Коррадо».