Второе событие произошло на следующий день: доставили известие от папы! Он жив, и это главное, хотя и не совсем здоров. Но жив, жив, жив, какое счастье! За ним надо приехать на какую-то станцию, потому что он ещё очень слаб, и мама пытается придумать, как бы это половчее сделать. Но всё устроилось самым неожиданным образом. Пришёл, как было обещано нам, Станкевич. Мы его ждали к чаю, и откуда-то появилось варенье, оставленное с лучших времён, кондитерские пирожки и эклеры. Станкевич же принёс круглую бонбоньерку с конфетами, и больше всех этой бонбоньерке обрадовалась Анюта. За столом говорили обо всём, но разговор неизбежно возвращался к войне, эпидемиям, раненым и беженцам, которых становится всё больше. Мама не выдержала и поделилась своей тревогой со Станкевичем. Она хотела ехать сама вместе с Шамсутдиновым за папой, но Станкевич её отговорил, предложив себя в помощь. Он настоящий ангел-хранитель! Решено было, что он вместе с Шамсутдиновым, не мешкая, отправится за папой, как только будут улажены какие-то формальности.

«25 мая 1919г. Папа дома! Бледный, очень исхудавший после перенесённого тифа, о чём маме не сообщали, когда говорили, что папа был болен. И можно только догадываться, с какими трудностями столкнулись Станкевич с Шамсутдиновым, но по их приезду предосторожности были беспрецедентны. Достаточно того, что вся папина одежда была сожжена в летней печке во дворе. Одежда прочих участников этих событий, как и сами участники, тоже была подвергнута определённым мерам.

Папа совершенно не удивился, увидев, что в нашем доме появились чужие люди – Л.К. и Анюта. Да и какие же они чужие в такое время! Мы все сидели за нашим столом в столовой, как когда-то мирно пыхтел самовар, но беседа становилась всё более тревожной, хотя папа и Станкевич старались быть немногословными в обсуждении последних событий на фронтах, вероятно, чтобы не пугать нас, женщин.

Мама, очень чуткий человек, предложила устроить концерт в честь папиного возвращения. Станкевич попросил Л.К. сыграть популярный романс «Белой акации гроздья душистые…» Л.К. согласно кивнула своей хорошенькой головкой, заиграла и вполголоса запела: «Белой акции гроздья душистые вновь аромата полны; вновь разливается песнь соловьиная в тихом сиянье, сиянье луны…» Станкевич подпевал ей, а я вдруг почувствовала, что Л.К. мне перестаёт нравиться. А потом мне стало стыдно, нельзя быть такой собственницей! Концерт продолжился совершенно неожиданно: к пианино сел Станкевич и запел под собственный аккомпанемент незнакомый романс, пел он, впрочем, намного лучше, чем аккомпанировал. «Звуки вальса в гулком зале, Генералы смотрят гордо. Молодые офицеры вихрем кружат юных дам…» – пел Станкевич и нас он не видел. Оказывается, этот романс написан им и посвящён выпуску 1914года Николаевского училища. «Молодые офицеры кружат дам под звуки вальса. Им казалось всё навеки… Шёл четырнадцатый год», – допел Станкевич и тихо закрыл крышку пианино. «Пора и честь знать», – сказал он прощаясь. Целуя руку Л.К., он задержал её в своей руке дольше, чем мамину руку. На меня опять накатила волна лёгкой ярости, но я, улыбаясь, обратилась к Станкевичу с просьбой переписать мне слова романса. А Л.К., – нет, не могу! – глядя на него сияющими глазами, промурлыкала: «Да, Вольдемар, пожалуйста!» Конечно, так я потом и дам вам их, дорогая Л.К.!

«2 июня 1919г. Папа понемногу выздоравливает и всё более крепнет, чему все мы очень рады. И однажды, когда мы уселись с папой на наш любимый диван в столовой, я поделилась своей тайной. «Папа, я, кажется, влюбилась», – прошептала я ему на ухо. Он внимательно посмотрел на меня и сказал, что мне это только кажется, но Станкевич очень хороший человек и очень надёжный и, наверное, очень храбрый. Но всё должно рассудить время. Время, время! Он старше меня! Ему почти тридцать лет, и мне его не догнать никогда.