Относим легкую Щуку к озеру, бросаем на воду. Я решил ничего не ждать, сразу зайти по колено в торфяную воду, чтобы было удобно закидывать вещи. Хорошо, догадался переодеться в сплавные штаны и «мокрые» кеды. Которые теперь, наверное, не имеют шансов высохнуть до самого отъезда. Пока ворочаем тюки, я тихо кляну себя за предложение везти все в рюкзаках, не запаковывая в гермомешки. Что за идиотизм, времени сэкономили жидкие минуты. А если что-то сейчас упадет в воду – потом придется пол дня сушить. И еще вопрос, высушишь ли. Сзади послышался добродушный мат и плеск: Ларик не выплясал на прибрежных камнях и шмякнулся в воду.

– Ловите! – в сторону берега дугой полетел мобильник, а Ларик впал в водяное копошение.

Кислый с Сазаном несли байдарку, и сделали вид, что хотят поймать мобильник в ее чрево. Кончилось это падением Кислого, которого чуть не переехал Таймень по инерции. Мне свело живот от хохота. Ларик тем временем выбрался и пытался найти дождевик, чтобы, затянувшись в него, сделать себе парничок и не замерзнуть. Кислый выудил мобильник из влажных трав. А через минуту Таймень гордо покачивался рядом с Щукой. Кое как ребята закидали в него вещи. Вот и все. Можно отправляться. Сазан делает последний обход, и мы отталкиваемся в объятья темного озера.

Помогает, что на противоположном берегу, приглядевшись, на фоне сероватого неба можно разглядеть неровную щетину леса. Нам как раз туда. Раз, два, три… Я пробую весло и сразу приходит впечатление, что я отложил его буквально недавно, на минутку, может, только сегодняшним днем. Или, в крайнем случае, – вчера. Ларик, повременив немного, вдохнул полную грудь ночного воздуха и огласил:

– Мама, я на Валкийоки! – и погреб во всю мощь.

– …оки, …оки, …оки – отвечало озеро, играя в пинг-понг эхом в скрытых от взгляда заливчиках.

– бу-ву-ву-ву-ву – залилась лалочка-собачка-бабачка у черного сарая при лесопилке.

– Жопа промокла! – жалуется Кислый.

– Пацаны, подождите, куда втопили. – взывает к нашей человечности Сазан. – Кислый, на хер ты на дно сел, садись на рюкзак!

– А я не выпаду? – опасливо уточняет Кислый.

Но мы с Лариком его почти не слышим. Щука журчит, разбивая воду тупым носом. Лодка славно протягивается, слушая гребки, подминает воду, летит устойчивой колбаской.

– Что там пацаны? – на секунду бросает весло Ларик.

– Ась? – не слышу, и тоже бросаю весло я.

От нашего лютого хода разом ничего не осталась. Щука забирает направо, врезается бортом в тихую воду, чуть кренится, теряет скорость и переходит в экономный режим. Это называется «плыть говном». Лодка крутится, а поэтому сложно понять откуда именно раздаются звуки возни. Там пытаются что-то выяснить Кислый и Сазан.

– Кислый, ты понимаешь, ты матрос. Тебе пока нужно вперед научиться грести. А ты сучить веслом начинаешь и у нас херня какая-то выходит…

– А если ты неправильно правишь, и мы едем хер пойми как, че мне вперед наяривать, как заведенному?

– Так мы едем хер пойми как, потому что, когда ты прикинул, что пришло время поуправлять – ты какие-то движения странные делаешь, а я потом разгребаю этот скам.

– Смотри, давай ты весло бросишь пока, а покажу. – предлагает Кислый.

Раздаются рычащие звуки, звуки набегающего девятого вала, звуки борьбы со стихией, свист и рык. А после этого – звонкий хохот Сазана.

– Киииислый, я щас кончусь! Ты что творишь…

– А че она кругом едет – я вперед гребу! Это ты там что-то поддергиваешь!

– Хахахха, поддергиваешь! Жарь вперед! Вперед, чешский лев!

Мы сидим посреди озерка, и нам неимоверно весело. Мокрые штаны прилипают к коленям, лалочка-собачка вдалеке не останавливается. И даже разъяренный Кислый, как только его голова напрыгивает на нас из темноты – понимает, что жаловаться нет смысла. Дальше мы едем тихонько вместе. Пока в сумраке не показываются очертания берега.