Когда кончилось лето Лосик Дмитрий

© Лосик Дмитрий, 2025

ISBN 978-5-0065-8732-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Стояло лето. Уже не ярко-зеленое, как в июне, и не раскаленное июльским солнцем, а расслабленное и пыльное лето августа. В огромном душном городе люди перестали воспринимать его как праздник. Зима казалось далекой, забылась радость освобождения от курток и шуб, но каждый день зной и гарь добавляли чуточку непрошенного раздражения. Лето себя изживало. Картинка за окном должна поменяться. К этому были готовы.

Но только не я. Я торопился поймать его за хвост. Столько всего уже было, где-то далеко за спиной остались экзамены, с которых все началось. Только представить, как много мыслей они могли занимать и как быстро от них ничего не осталось. Пшик, надувательство. А потом практика. О, та самая невероятная практика, что-то про комплексное географическое исследование местности. На самом деле дикий замес, в котором пролетели два месяца в стиле «Дима познает мир». И Леша, и Саша, и Маша и еще под две сотни человек.

Как мы туда попали? Нас сгребла в кузовок загадочная любовь к миру вокруг, не оставили в покое детские книжки о приключениях, возбуждала возможность оттолкнуть свою лодочку от милого дома. А кто-то просто пришел за компанию, или не разобрался в ситуации, или просто не попал в более предпочтительные места. Где поется про серьезные науки или серьезные успехи на ниве пожинания плодов изобильной жизни. География ничего такого не обещала. Если получше вникнуть в ситуацию – это плюс. Так в нее проникает меньше нежелательных элементов.

Вот и славно. И года не прошло в универе, а мы и так получили по первое число. Теодолиты, градусники, лопаты, гербарии, водка, портвейн, гитара, бессонные ночи. Выговоры, полевые дневники, драки, ночные свидания и нескончаемые разговоры по душам. В нас колосилась дикая энергия, и чтобы от нее не разорвало, приходилось постоянно выпускать пар. С паром прогорели и черные уголья, на которых катилась вся эта колесница. Паровоз-спиртоход, не прибитый пока к земле тяжестью бессердечной гравитации. Устал в конце концов.

Когда я вернулся домой, одновременно загорелый и бледный, уставший и отчужденный, родители, всего скорее, заподозрили что-то неладное. Особенно, когда чуть не неделю я подставлял бока топчанчику, потягивал разноцветные лимонады, зыркая лениво за окошко, и бродя вокруг да около. Отдых от того, что не могла вместить моя потрепанная взлетами и падениями душа и мое сжавшееся от экспериментов тело.

Вот и все, можно снимать с себя кожух. Я снова в игре. И что-то явно витает в воздухе. Пробую и понимаю, что это предвкушение большого приключения. Где же эти бродяги, с которыми нам выписывать кренделя и ходить колесом? Я ведь чертовски по ним соскучился. Я вновь хочу юродствовать и веселиться! Я безобразно залежался за эту неделю. Рюкзак почти не давил плечи, и я чуть не бегом выбрался из-под земли на Комсомольской, замерев на минутку перед зданием с колоннами – Ленинградским вокзалом.

Но никакого Ленинграда и Санкт-Петербург туда же. Не сегодня. Уважаемые пассажиры, можете не коситься, пододвигая свои чемоданчики, мы не к вам. Мы покатим к другому творению Петра – в Петрозаводск. И дальше, в великолепные места, рассматривать коллекции потрясающих шедевров, по сравнению с которыми Эрмитаж сникает, зажатый в красивом домике с вихлюшками и позолотой. Карелия, до скорой встречи! Но где же все?

За столбом с головой Ленина показалась знакомая тельняшка. Дальше какой-то допотопный рюкзак, за ним скромно скукожились пластиковые пакеты с гостинцами. А вот и он – ленинградский почтальон – высокая нескладная фигура как будто сшитая из кусков, вроде и подходящих друг к другу, но как будто из разных наборов. Легкая небритость, переросшие волосы с намеком то ли на пофигизм хозяина, то ли на моду и стиль. Сосредоточенность, сменяемая быстрой улыбкой. Мягкие черты добродушного лица. Человек, чьи ноги почему-то всегда несколько беспокойны и чьи руки смотрятся неприкаянно, когда в них ничего нет. Увалень и порох. Ларик.

– Хэй, здаров, Ларик! Каков!

– Здоровеньки, бычок. Жив еще?

– Живее не бывает! Как тут обстановочка?

– Ничего такого, какое-то старье с детьми у лестницы с кучей рюкзаков. Рыбачки есть, ну и цивилы, конечно. Наших что-то нет.

– Все как обычно, кто ближе всех живет – тот дольше всех добирается. Я с Сазаном списался, он катится уже. А вот что там с Кислым…

– Кислый вчера мне звонил, он по ходу вообще с пути сбился. Не догоняет, куда мы двигаем, спрашивал, зачем сменку к берцам брать.

– О да, Кислый, такой Кислый. А как у тебя с водовкой дела?

– Взял один ствол, ну и еще клюковки терпкой, сладкой, винюшки немного. У тебя чего? Или ты уже?

– Какой там, портыша немного захватил, как договаривались.

Я сразу вспоминаю пятачок у конечной в моем городе. На нем снуло прибился небольшой магазинчик из тех, у которых над входом в любой день года висит потрепанное «С праздником!». Там еще раньше лавочки по кругу стояли. На них постоянно собирались компании с выпивкой. Это такие компании, по которым можно было бы изучать эволюцию человека. Только стадии перемешивались. Ближе к ночи там развлекались пацаны с девчонками и разноцветными банками пахучих коктейлей. На исходе трудового дня заседали взрослые мужики с пивом да водочкой. А утро встречали в основном бомжи неопределенного возраста, всегда казавшиеся старыми.

Бдительные граждане и органы правопорядка никак не могли пресечь вдохновения тех, кто пришел за праздником. Убрать их не получилось, зато получилось спилить и увезти к чертям собачьим лавочки. Пятачок опустел. Соседи выдохнули. Компании расползлись.

Так вот, я пришел, молодой и чинный, в этот скучающий магазинчик. С рюкзаком и горящим взглядом. И уж не знаю, что там думала про меня продавщица, но я точно не оправдал ее ожиданий. Разочарование расползлось тенью на лице и рутинностью в движениях рук. Которые выхватили два Ягуара из холодильника и две бутылки «трех топоров» из дальнего угла. Их там и не видно-то, но те, кому нужен портвейн, и так знают, что он там есть.

Желтая Газель с вываливающейся дверью. Я проталкиваюсь на заднюю площадку, а машина раскачивается вместе со мной. «Чпок» – маршрутку заполнил сладкий едкий химический и спиртовой запах. Он летит впереди напитка, как будто с благой вестью. И искорки появляются в мозгу, а скоро сведет чуть-чуть скулы от этого непередаваемого вкуса. Поехали! Я отметаю косой взгляд, который скорее относился к рюкзаку, чем к Ягеру, врубаю панк-рок и двигаю. Моя норма до центра Москвы – две банки.

И я ее не превысил, а поэтому, очевидно, трезв. Разве что чуть-чуть на взводе. Да и то, скорее от похода, от близости поезда и мигающего табло над головой. От присутствия Ларика, который уже точно никуда не денется, и мы покатим за тридевять земель. Я столько раз делал этот путь, но он всегда, как впервые, откликается замиранием сердца, предвкушением и качелями. На них ты то хочешь быстрее добраться до самого интересного, то думаешь получше просмаковать каждую минуту.

Я поглядел на Ларика, попинывающего самошитый отцовский рюкзак невообразимой величины. Кто бы мог подумать, что этот тихий парень, расхаживавший в до смешного короткой косухе между благородных универских стен полированного мрамора, окажется таким кладом безумия. Он из тех, кого в начале движа хочется ткнуть, чтобы раскачать, а потом айда беги лови за плечи, потому что он выходит на такой уровень выходок, что ты со своим апломбом непревзойденного задора остаешься далеко позади. И то ли зависть, то ли опасения разбиться о стену общественного мнения заставляют причитать по-старушечьи «А вот это уже перебор, братан!».

– Шалом, православные!

Сазан – низенький, бледный, чернявый-кучерявый, с птичьей грудной клеткой, горящими беспокойными глазами, с серьгой в ухе, пробитом нежными руками какой-то девочки на панцирной кровати. С необузданной развязной харизмой и небрежно-суровым стилем гуляки хоть леса, хоть города. Тот самый, кого в наших комиксах почему-то рисовали с рыбьей головой, выдвигающейся из пиджачного костюма. Кто умеет играть только пару песен без единого аккорда, но именно их-то все и ждут. Сложно представить, как он может выдавить из себя приветствие, потому что на него нагружена упаковка с байдаркой, «карандаш» с железом и еще какая-то переметная сума.

– Здаров, Сазан! – мотнул головой Ларик.

– Хай! Ничего не забыл по лодке? – мне беспокойно.

– Да все норм, там железо перебрали еще в прошлый раз аккуратно, а шкура вообще новая.

– Сам ты шкура! – не упустил своего Ларик.

– А ты – человек-повидло. Дай лучше начислить чего, я тут употел и закис таскать за вас все это.

– А акабы? – уже после года в Москве я понял, что есть такие люди как менты, которые любят прикапываться по разным поводам, у нас-то в городе их и нет в помине.

– А акабы пусть сторожат, а не бросаются, вертел я этих акабов, знаешь ли. Они меня в турникете зажали, хотели что-то там выяснить. Я упаковку решил на одного уронить. Ну, вроде как, подхватывай, друган, изучай. Но они передумали – говорят так, по-своему, недовольно: «Проходите». Вроде и проходить предлагают, а такое ощущение, что сотку все равно как-то умыкнули, а ты еще и должен остался.