– Но какой в этом смысл? – задумчиво крутит ветку в руках Кислый. – Невозможно ничего найти, убегая. Если ты умеешь только бежать, то когда-то встанет вопрос, что делать, если выдохся. Вот ты стоишь, такой классный, но спекся, а что дальше. Если отбросить минутное влечение – бежать нужно к чему-то, а не от чего-то и даже не просто так.

– А кому это нужно? – спрашивает Ларик. – Кто такой замечательный спрятанный герой, который вкладывает всем то самое «нужно». Уже попы не сильно рвутся раздавать облатки, партийные активисты сожгли по дачам собрания сочинений своих вождей. Но нет же, «нужно» никуда не делось. Расскажите мне, что это абстрактный долг, мораль, или порядочность, а я отвечу – что это рабство, которое родилось от трусости ума.

– Трусость – это бравада красивыми словами при нежелании что-то делать. – констатирует Кислый.

– Ну так долг индивидуален, как и трусость. Я не должен кому-то, я должен самому себе. А почему – каждый найдет свой ответ: потому что так надо, потому что так велит бог, государь, история, желание, прихоть. – врывается Сазан.

– А если и самому себе ничего не должен? Почему отталкиваться от этого? – не даю закончить я.

– Я понимаю, о чем ты. Проблема в том, что если нет вообще ничего, то нет и тебя. А если есть что-то, то нужно принимать это во внимание. – круто, но глубоко забирает Ларик.

– Блин, что мы творим. Это же космос. Мы где-то неизвестно где. Сейчас какой, второй день? А я уже ничего не понимаю, я как будто не был дома год, и нисколько об этом не жалею. – резко меняет тему Сазан.

– И ведь все только начинается. – я задумчиво хлопаю его по плечу.

За гравийной дорогой громоздится стена леса. Холодна, как абстрактная красота. Фургон распахнул капот и дверцы. Мужики-ягодники курят, поплевывая. Я понимаю, что абсолютно осоловел. Мы не доедем до темноты. Все идет непредсказуемо. От этого я на миг напрягся. А потом отпустило – пусть себе, мы вывезем.

Когда Виталя починил машину, в лесу стало уже почти темно. Мы поехали, но не успели далеко уйти, как Кислый вспомнил, что оставил весло. Забарабанил по кабине. Фургон остановился.

– Мы потеряли весло! Недалеко, где чинились.

У нас есть запаска, но запаска еще пригодится. Если терять весла, еще не доехав до реки, то удачи нам не видать.

– Бля, ну что за е-мае. – протягивает обреченно Виталя. – Мужики, есть рюмка?

– А че с веслом? – спрашивает Кислый.

– А че – беги за своим веслом, раз недалеко. – бахает пыльной водочки из кружки, катавшейся по полу, Виталя.

Кислый бежит. Бежит и клянет все вокруг. Кислый и не думал, что попал в такую передрягу. Весь этот поход начинает выглядеть значительно. Кислый несется, из-под берцев летит гравий. Неотличимые сосны скачут по обочине. Скачет от горла до живота, дрожит и трепещет сердце. Кислому кажется, что его обманули и предали, но этому нет доказательств. А он уже отвык верить первому чувству. Вся эта история с веслом кажется фуфлом, но фуфлом справедливым. Кислый спотыкается и летит вперед…

Перевернувшись, смотрит в сгустившееся небо. Из мхов и щелей, из дуплистых нор и гравийных ручьев, от грибных нитей и по токам коры, через кроны, и толчками от земли – крадется; от топи и гладкой воды, от травы и хрустящего лишайника, охватом корневищем стянут Кислый. И не может двинуться, и не может вздохнуть.

«Пааашка, Паашка! Вот ты и прикатил. Вот теперь мы тебя и проверим. И изучим, тебя, Пашка. Каков ты есть. Сложно тебе? А ты не переживай. Переживать нечего. Незачем пережевывать переживания. Переживешь. Не переживешь – в лес уйдешь. Где все один. Один-одинешенек Пашка находится, и один остается. Смыкается над Пашкой одинокий альков. И там мал, мал, да не приметен, зело невелик, а сам весь, как масленок масляный. Как грибок молодой в крапушку. Кому светит, с какого опада встал. Кому служит. Кому служит Пааашка? С кем водится, хороводы водит. Беду зовет кому, о чьем добре молится. Кем обратится Пашка, кому поклонится, от кого чарку примет. Знай, Пашка, в лесу темное. Сунешься в темное, стылым станешь. Небо упадет, камни выползут, лес притихнет. Во лесу, да за горой, ждет темное тебя. О тебе плачет. С тобой руками по натянутому водит. Брось все Пашка. Забудь. Иди за обочину и вдаль. Счастье там твое, Пашка, али нет? Успокоение. Слышишь, звуки. Травы сквозь тебя растут. Слышишь, всплески – река по тебе течет. Слышишь грохот – камни по тебе катятся. А ты их, Пашка, не слушай. Никого не слушай. Как травы, так струи, так валуны волочат смерть. Смерть не слушай, сшибай щелчком. Вставай масленком ладным».