Дождя почти не было. Только тонкие капли стекали с балконов, собираясь в ритмичные звуки на жестяных карнизах. Воздух пах деревом. И корицей. Это её и удивило.

Она коснулась ручки. Металл был прохладным, но живым. Она не постучала – просто приоткрыла дверь. Та поддалась с лёгким скрипом, будто не удивлялась её приходу.

Внутри было тепло. Не от батарей – от дерева, от рук, от дыхания. И – от присутствия.

Николоз стоял у верстака. На нём – чашка, из которой поднимался пар. Он поднял глаза. Его взгляд был спокойным. Не нейтральным, не настороженным – именно спокойным, как будто её приход был логичным продолжением вчерашнего.

– Доброе утро, – сказал он.

Голос его был чуть ниже обычного, хрипловатый – как будто он ещё не говорил ни с кем с тех пор, как проснулся.

– Доброе, – ответила Вера, заходя внутрь.

Он указал на крючок у стены:

– Можете повесить пальто. Идите сюда. Я сделал чай. С корицей. Надо же чем-то согреваться.

Она повесила пальто. Прошла мимо полок с фигурками, миниатюрными окнами и домами. У всех этих моделей были закрытые ставни – как символы памяти, которую ещё нельзя распахнуть.

– Вы делаете миниатюры? – спросила она, разглядывая один из крошечных деревянных балконов.

– Иногда. Чтобы не сойти с ума. Это как медитация. Или как письмо, которое никто не прочитает, – он поставил перед ней чашку. – Попробуйте. Без сахара. Но с мёдом.

Она взяла чашку. Пар обжёг нос. Запах был родной. Настолько родной, что у неё перед глазами на миг вспыхнул фрагмент: кухня, окно, метель за окном. Он, смеющийся, ставит перед ней чашку. Та же корица.

Она чуть вздрогнула. Он заметил.

– Простите, крепко сделал?

– Нет. Просто… воспоминание. Вкус.

Он кивнул.

– Интересно, как запахи умеют хранить больше памяти, чем слова.

Они молчали. Он сел рядом. За окном в этот момент залаяла собака. Где-то капнула капля с крыши. Всё вокруг будто перестало быть фоном – стало соучастником их разговора.

– Вы вчера… – начал он, – сказали, что я похож на одного человека.

– Да.

– Которого вы знали?

– Которого я любила.

Он не опустил глаз. Только кивнул, как будто внутри него что-то согласилось.

– Я хотел бы его вспомнить.

– А если он был не очень хорошим человеком?

Он усмехнулся. Тихо.

– Тогда, может быть, мне не стоит его вспоминать. А стоит стать лучше, чем он был.

Она посмотрела на него. И в этот момент поняла: он говорит это искренне. Без защиты. Без позы.

– Вчера вы сказали, что вам снятся поезда. И женщина в пальто.

– Да. Белое пальто. Платформа. Люди. Я не знаю, было ли это со мной. Или я всё выдумал.

– Это было. – Она сказала это так, будто вспоминала вслух. – Я провожала тебя на поезд. Мы ссорились. Ты улетал на неделю, а вернулся через полтора года. Сначала – мёртвым. Потом – живым. Но другим.

Он опустил голову. Пальцы обвили чашку.

– Я никогда не хотел исчезнуть. Если исчез – значит, что-то во мне не выдержало.

Она кивнула.

– А я не выдержала пустоты.

Тишина снова села между ними. Но на этот раз она не разделяла. Она соединяла.

– Хотите посмотреть кое-что? – спросил он через минуту.

– Конечно.

Он встал. Прошёл вглубь мастерской. Снял с полки старую коробку. Открыл. Достал домик – тот самый. Она узнала его мгновенно.

– Это… дача. Наша дача.

– Я не знал. Просто однажды проснулся – и начал его собирать. Как будто кто-то внутри вел меня.

Она взяла дом в руки. Пальцы дрожали. Она коснулась окна. Там была фигурка – женская. Маленькая. Но точная. В ней было всё: осанка, жест, поворот головы.

– Ты сохранил это, даже не зная.

Он смотрел на неё. Долго. Глубоко.

– Наверное, не всё уходит. Даже если ты всё забыл.

Она кивнула. Поставила модель на полку.