Вспышки накрывали меня, и я чувствовал: чем глубже я растворяюсь, тем дальше ухожу. Пусть оно станет моим убежищем, пусть скроет моё присутствие от тех, кто хочет мне навредить.

Тягучая, невесомая реальность затмевала мою бесполезность и растворяла мою ненужность. Всё так, как и должно быть… Возможно даже, я проведу здесь какую-то часть вечности. Так хорошо. Нет ничего. Можно заснуть, хотя бы на какое-то время. А потом они поймут. Они всё поймут. И простят. Да. Надо спать.

Чья-то рука коснулась меня, и я испытал восхитительный ужас.

– Эссу… прошу, не оставляй меня здесь. Прошу… – голос мой дрожал, ломаясь на отчаянных нотах. – Мне страшно… Я боюсь…

Эссу стоял неподвижно. Его взгляд был застывшим, каменным, строгим. В нём не отражалось ни капли сочувствия. Я ждал хоть слова. Молил о жесте, о малейшей искорке помощи. Но не было ничего. Никакого ответа. Это был конец. Я знал это. Он знал это.

Золотые браслеты, стягивающие запястья, казались ледяными. Они высасывали остатки потенциала из моего энерготела, лишая даже слабой надежды на сопротивление. Моё внутреннее пламя, то самое, что раньше разгоралась во мне неистовым протестом, теперь угасло. Последняя радость – возможность парить в безбрежности космоса – исчезла вместе с ним. Я молчал. Больше не осталось смысла говорить.

Рудники… они походили на гробницу для вселенной. Планета, ставшая домом для умирающих отщепенцев, была мрачным, фиолетово-чёрным чудовищем, простирающимся за пределы видимого горизонта. Весь её ландшафт был покрыт застывшими, острыми, как клыки, скалами. Ни одной травинки, ни одного листка. Лишь мёртвая, бездушная тускло-фиолетовая пустошь.

Эта планета отныне была моим местом ссылки. Она являлась живым, жадным к страданиям организмом, который поглощала боль и отчаяние и превращая их в нечто осязаемое. Всё здесь подчинялось одной цели: превращать энергию страдающих разумных существ в Чёрные Камни – инструмент, необходимый для расширения Вселенной. Камни создавались из самых тёмных, самых отчаянных эмоций, которые оседали на поверхности в форме кристаллов – острых и беспощадных. Чем хуже эмоции, тем глубже зарывались камни.

Вечное, сумеречное небо над Рудниками казалось глухим, непробиваемым творением. Оно давило тысячами тонн, лишая всякой надежды на свободу. Мне кажется, сам газовый гигант была создан для того, чтобы ломать волю, чтобы заставить забыть о прошлом и лишить будущего. Здесь существовала только боль.

Я лежал, окружённый мёртвой тишиной, обесточенный, измождённый, и брошенный. Эссу положил меня на на одну из скал. Сухо сказал, что я справлюсь. Мгновение – и его золотой луч унёсся высь. Только раскаты низкого, гулкого звука от разрезающего тишину разряженного воздуха остались от него. Я остался один.

Я смотрел на пустошь, чувствуя, как время замедляется. Это был далеко не первый раз, когда я оставался наедине с собой, но сейчас одиночество ощущалось иначе – как нечто окончательное, безвозвратное. Вокруг меня простирались бескрайние просторы Чёрных Камней, которые бесчисленной тьмой подступали ко мне, вылезая из-под земли.

Боль пронзила ногу неожиданно и резко – камень, ещё влажный, новорождённый, вонзился, оставив алую выспышку на каменистой поверхности. Я замер, чувствуя, как холодок гнусного понимания проходит сквозь энерготело. Это было чьё-то отчаяние, чей-то страх. Я прислушался к нему, к его глухому, немому голосу. Обвинение невиновного. Кто-то совершил самый подлый из поступков.

Избавиться от боли можно было, только переработав камень, очистив через волевой труд. На Рудниках это был бесконечный процесс. Боль порождала камни, камни рождали боль. Замкнутый круг.