Беру.

И, переходя широкую дорогу, я всё же не упала. Шла очень осторожно и медленно…

Но бутылку уронила. Не знаю, отчего и почему. Оп – и я слышу звук бьющегося стекла… (Откуда взялось моё ложное убеждение в том, что она была пластиковая?) На раскатанном дорожном полотне – осколки в расплескавшихся остатках странного напитка.

А D. не возвращался. Может, он и вовсе не придёт. Хотя автомат не бросит же здесь?

Автомат… Я усмехаюсь.

Я бы проверила, видел ли он хоть что-то, когда щурился здесь от снега. Но сейчас снег прекратился. А щуриться просто так… не буду.

И тогда я начинаю разбирать не дающий покоя автомат. Не сказала бы, что от скуки, но и какой-либо цели при этом у меня не было. Разбираю неаккуратно, разбрасывая в беспорядке детали, названия которых успела уже позабыть после недолгого школьного курса НВП. И вот – одна из них скатывается в тот самый овраг, так близко к которому был расстелен ковёр…

Заметила. Страх и только страх – больше ничего в сознании нет. Разве что ещё щемящая грустная мысль: «Что же я сделала? Какая-то секунда – и вот…»

Я придвигаюсь к самому склону, опираюсь на руки и смотрю вниз. Пустота, высота, белизна, много-много снега. Склон крутой и обледенелый. Резкий порыв ветра. Голова кружится и страх усиливается.

***

От наших бесконечных несогласий я начинаю чувствовать усталость. Чувствовать, что жизненной энергии во мне остаётся всё меньше и меньше. Каждый разговор с тобой будто опустошает её ресурсы, и они не успевают восполняться до следующего. Больше не успевают… Иногда мне самой хочется пристраститься к алкоголю и начать принимать какой-нибудь валиум. Иногда кажется, что теперь и у меня развивается МДП. И да, с недавних пор я тоже называю жизнь существованием.

Разве я смогу помочь тебе, скатившись до твоего состояния, погрузившись в тот же мрак? Нет. В этом случае уподобление не сработает. А я всего-то пыталась понять тебя…

Сбой. Не вышло. Я перестаю выдерживать твои жалобы, твои неопровержимые доказательства бессмысленности и духовного, и материального, твою холодность и колкость. «Перестаю выдерживать» не равно «умываю руки». Просто мне необходим перерыв. Одиночество. Тишина. Попытка восстановления.

Я наконец осмеливаюсь тебе об этом сообщить и получаю в ответ простое: «Окей».

Окей.

Теперь я не знаю, когда найду в себе силы вернуться.

***

Снова каким-то странным образом накладываются друг на друга определённая песня, звучащая в наушниках, и мысль, проскользнувшая в голове где-то на середине второго куплета. Или определённая песня и улица, по которой идёшь, эту песню слушая. Или же мысль и улица, ведь если на улице на каждый шаг – не тысяча воспоминаний, то тысяча ассоциаций. Или вообще сплетаются и песня, и мысль, и место. Неважно.

Мне часто представляется перекрёсток улиц Труда и Солнечной. Закат. По-видимому, осень, ведь полотно розово-оранжевого на западе неба кое-где перечёркивают чёрные ветви рябины уже с гроздьями ягод на них. Если подойти ближе, то резкими и чёрными быть они перестают: сразу видно все трещинки на тёмно-серой коре, а гроздья ягод становятся, как и должно быть, красными. Пока ещё эти ягоды круглые, гладкие, несморщенные – так бы и съел, если не вспоминать про их горько-кислый вкус. Когда-то уже давно, лет десять назад, двоюродная сестра делала нам из этих ягод бусы.

Я будто бы стою на возвышенности, оглядываю всю панораму (деревянные дома посёлка в моих представлениях всегда подёрнуты некой пеленой, сглаживающей их ветхость), пребываю в радостно-умилённом состоянии и прямо не представляю, что со всем этим чудом сделать. А сделать что-то будто бы даже хочется. Знаю, что если долго идти прямо, то выйду к реке. А если сверну налево, то смогу попасть и в дом №14. Там всегда есть люди и можно выпить чая с шоколадным печеньем, грея ноги у печки.