Камень Зари, Пепел Веков. Книга 2 Алексей Хромов

Пролог

В бездонных, вечно меняющихся глубинах Нави воцарилась тишина, но не скорбная, а выжидающая, полная затаенного движения. Падение Морока, того, кто дерзнул попытаться слить миры под своей дланью, прокатилось по ту сторону Завесы не громом трагедии, а скорее эхом лопнувшей струны, затихшим криком воли, разбившейся о свет восстановленного Камня Зари.

Для тех, кто обитал в этих сумрачных пределах – для древних шепотов, прячущихся в складках небытия, для голодных пустот, что взирали из-за грани восприятия, для безымянных стражей изломов реальности – поражение Морока не было горем. Лишь… изменением. Освободившимся пространством в вечной игре теней. Новым шансом.

И был еще один эффект. Камень Зари, вновь сияющий в мире Яви, пусть и восстановленный не до конца, стал маяком. Его чистая энергия пульсировала, и истончившаяся Завеса между мирами вибрировала в ответ, словно натянутая кожа бубна. Сквозь нее теперь просачивались не только искаженные твари, но и слабые отголоски мира смертных – их страхи, их надежды, их теплая, хрупкая, манящая жизнь.

И кто-то – или что-то, дремавшее в самых темных, самых древних слоях Нави, куда не смел заглядывать даже Морок – обратило на это внимание. Неясный, холодный, бесстрастный взгляд из безмерной дали коснулся вибрирующей Грани. Это не было похоже на Морока, на его ярость и жажду власти. Это было иное. Древнее. Бесконечно чуждое. Оно ощутило свет Камня. Оно почуяло запах слабости Яви. Запах… возможности. Легчайшее движение, почти неощутимое смещение теней в глубинах Нави стало первым предвестником новой бури.

Далеко от сияния Камня Зари, в сырой, затхлой пещере, укрытой от посторонних глаз густым ельником и остатками собственной магии, зализывал раны Чернояр. Ожоги от светлых чар ученицы Велемудра и рваные раны от меча богатыря-изгоя еще ныли, напоминая о сокрушительном поражении. Но физическая боль была ничем по сравнению с кипящей в душе яростью и жгучим унижением. Он, Чернояр, доверенный слуга Морока, знаток тайных путей, был повержен кучкой выскочек!

Он проиграл битву, но война для него только начиналась. Мысли метались в лихорадочном темпе, сплетаясь в узлы планов мести, ища слабости в каждом из троицы героев, перебирая в памяти забытые ритуалы и темные союзы. Морок пал, его хватка ослабла. Теперь Чернояр был свободен. И эта свобода, смешанная с жаждой реванша, пьянила и придавала сил. Он найдет способ вернуть себе власть, сокрушить тех, кто встал на его пути, и занять свое место – место, которое, как он считал, принадлежало ему по праву.

Именно в этот момент, когда его воля была наточена до остроты бритвы, а ненависть стала холодным пламенем, он ощутил их. Тонкие, незнакомые вибрации, идущие со стороны Нави. Это была не громогласная, удушающая сила Морока. Нет. Это было иное. Холодное, как вода в глубоком омуте. Скользкое, как чешуя невиданной рыбы. Многоголосое, шепчущее на языках, от которых стыла кровь.

Чернояр замер, мгновенно отбросив мысли о мести. Он всем своим существом прислушался к этому новому эху из-за Грани. Что-то изменилось там, в Нави, после падения Морока. Что-то проснулось. Или пришло на запах слабости мира Яви… и, возможно, на отголоски его собственной темной магии?

Новая опасность? Или… новый, куда более могущественный инструмент для его собственных целей? Губы Чернояра тронула хищная усмешка. Мир еще содрогнется от его имени.

Сага о Камне Зари: Тени Прошлого, Эхо Грядущего

Часть 1

Поздняя осень опустилась на земли вокруг древнего святилища. Воздух был чист и прохладен, палая листва шуршала под ногами золотым ковром, а солнце, уже невысокое, бросало длинные тени от возрожденных деревьев и очищенных камней. Мир Яви дышал спокойствием, но для Милавы это спокойствие было тонким, как первый ледок на луже.

Каждый рассвет она встречала здесь, у алтаря, на котором теперь покоился вновь цельный Камень Зари. Он сиял ровным, теплым, золотисто-белым светом, надежно удерживая границу между мирами. Свет его питал землю, прогонял застарелую скверну, и под его лучами даже самые древние мхи на камнях святилища выглядели свежими и живыми. Камень был стабилен, здоров. Но он требовал внимания, как требует неустанной заботы очаг, хранящий тепло дома. Он был жив, и его жизнь нуждалась в поддержке и наблюдении.

Милава бережно разложила на плоском камне рядом с алтарем несколько свитков и одну из толстых тетрадей Велемудра, исписанных его убористым почерком. Учителя не было уже несколько месяцев, но его присутствие ощущалось в каждой строчке, в каждом оставленном знаке. Она погрузилась в изучение – не великих заклинаний битвы, а тонкостей мироздания: разделов о симпатических связях между Явью и Навью, о природе самой Грани, о «слабых днях» и «местах истончения», о которых Велемудр писал с особой осторожностью. Знания были бездонны, и она чувствовала себя лишь на берегу огромного океана мудрости.

В последние дни к чувству ответственности и тихой скорби по учителю примешалось новое, едва уловимое беспокойство. Иногда, касаясь Камня или погружаясь в глубокую медитацию рядом с ним, она ощущала… флуктуации. Это было похоже на краткий сбой в гармонии мира, на едва слышный диссонанс в великой песне бытия. Легкий озноб, пробегающий по коже без видимой причины. Мимолетное ощущение неправильности, словно взгляд скользнул по чему-то неуловимо чужеродному на самой кромке восприятия. Грань, удерживаемая Камнем, была прочна, но эта прочность казалась… вибрирующей. Словно кто-то или что-то осторожно пробовало ее на крепость извне.

Ее размышления прервал звук приближающихся шагов и голосов. От ближайшего села, что ютилось в нескольких верстах ниже по склону, к святилищу поднималась небольшая делегация. Трое мужчин, старших в своих семьях, с лицами, полными застарелой усталости и свежей тревоги. Они приблизились к Милаве с почтением, но и с видимым страхом – она была теперь для них Хранительницей этого места, преемницей могущественного, хоть и пугавшего многих, Велемудра.

– Хранительница, – начал самый старший из них, низко поклонившись. Звали его Богдан, лицо его было изрезано морщинами, как кора старого дуба. – Прости, что тревожим твое уединение, но беда у нас… Странная беда.

Милава внимательно посмотрела на них, отложив свитки.

– Говорите, дед Богдан. Что случилось?

– Сны, Хранительница, – вступил второй, помоложе. – Сны дурные людям снятся. Не просто страхи ночные, а… липкие какие-то. У кого тени по углам ползают, кто кричит от пауков из дыма сплетенных, а жена моя третьего дня видела во сне, как молоко в кринке червями расходится. И ведь у многих похожее… Просыпаемся – все в холодном поту, а сердце колотится, будто за ним гнались всю ночь.

– А скотина? – спросила Милава, вспомнив свои ощущения флуктуаций.

– И скотина хворает, – кивнул Богдан с горечью. – Коровы молока не дают, стоят, в стену уставясь, будто видят там что. Овцы жмутся друг к другу, боятся из хлева выйти. Куры не несутся. И не поймем – чем болеют? Ветеринар наш разводит руками, травы знахаркины не помогают. Словно… сама жизня из них уходит по капле.

Милава слушала внимательно, и беспокойство внутри нее крепло. Кошмары, мор скота… это не было похоже на происки Морока – тот действовал грубее, масштабнее. Это было что-то иное. Мелкое, подспудное, просачивающееся сквозь едва заметные трещины. Те самые флуктуации, что она чувствовала. Отголоски бури, что пронеслась над миром, не стихли окончательно.

– Я посмотрю, что можно сделать, дед Богдан, – сказала она тихо, но твердо. – Изучу книги учителя. Возможно, это… остаточное эхо тьмы. Но будьте осторожны. И рассказывайте мне обо всем необычном.

Мужчины с облегчением поклонились и отправились назад, оставив Милаву наедине со своими мыслями, сияющим Камнем и записями Велемудра, которые теперь казались не просто хранилищем знаний, но и единственным ключом к пониманию новой, подкрадывающейся угрозы. Она снова коснулась Камня Зари. Он был теплым, стабильным, но под этой стабильностью теперь явственно ощущался легкий, тревожный трепет.

Часть 2

Пыль дорог стала для Ратибора привычнее мягкой постели, а стук копыт его верного, хоть и не богатырской стати, коня – привычнее дворцовой музыки. Победа над Мороком и восстановление Камня Зари не принесли ему ни покоя, ни признания, которого он, возможно, втайне жаждал. Слава прошла стороной, зацепив его лишь тенью – кто-то шептался о странном богатыре, помогшем колдунье и лесной ведьме, кто-то и вовсе приписывал все заслуги исчезнувшему Велемудру или самой Милаве. Семья молчала. Брат, Святко, ставший во главе рода и получивший немалую власть в ослабленном княжестве, не звал его обратно. И Ратибор не навязывался. Он снова был сам по себе, странствуя по окраинам, пытаясь найти свое место в мире, который, казалось, едва не погиб, но так и не изменился для него лично.

Дорога привела его к небольшой деревушке, притулившейся у кромки древнего, сумрачного леса. Вечерние сумерки уже сгущались, когда до его слуха донеслись крики – не боевые кличи, а полный ужаса визг, перемежающийся с отчаянным лаем собак и низким, утробным рычанием, от которого стыла кровь.

Ратибор без раздумий пришпорил коня. Картина, открывшаяся на околице, была ему знакома по недавним временам – и одновременно пугающе новой. Несколько мужиков с вилами и топорами пытались отбиться от стаи волков. Но это были не обычные лесные хищники. Их было неестественно много, двигались они с жуткой, слаженной яростью, а в свете разгорающихся факелов их глаза горели болезненным, зеленоватым огнем. Шерсть на загривках стояла дыбом, клочковатая, будто пораженная неведомой хворью, а пасти казались непропорционально большими, полными лишних, игловидных зубов.