Это была не просто стая. Это было искажение. Отголосок Нави, просочившийся в плоть обычных зверей.

Ратибор спрыгнул с коня, выхватывая меч. Он не бросился в лобовую атаку, как поступил бы его брат или любой другой «правильный» богатырь. Он скользнул в тень ближайшего сарая, оценивая обстановку. Волки действовали слишком умно, загоняя людей, отрезая пути к отступлению. Один, самый крупный, с клочьями пены на морде и светящимися глазами, явно верховодил.

«Целтесь в вожака,» – крикнул Ратибор мужикам, и в тот же момент, оттолкнувшись от стены, метнулся вперед. Не на вожака – на двух других тварей, оттеснявших к забору старика и мальчишку. Его движения были быстрыми, почти танцующими. Удар меча – не на силу, а на точность – перерубил сухожилия на лапе одного волка. Увернувшись от ответного выпада, он использовал инерцию, чтобы вогнать клинок под ребра второму.

Его появление и неожиданная тактика внесли сумятицу в ряды нападавших. Мужики, ободренные подмогой, с новыми силами обрушились на стаю. Ратибор, не давая волкам опомниться, кружил между ними, используя ловкость, уходя от клыков, нанося короткие, точные удары. Он заметил, как вожак, оскалив кривые зубы, повернулся к нему. Этот был опаснее других – быстрее, сильнее, и в его мутных глазах читался проблеск злобного разума.

Бой был коротким, но яростным. Наконец, последний из мутировавших волков был повержен. Воздух наполнился запахом крови и псины, смешанным с едва уловимым, тошнотворным душком чего-то чуждого. Ратибор стоял, тяжело дыша, и рассматривал трупы тварей. Мутации были очевидны и отвратительны. Это не было простым бешенством. Это было что-то хуже. Что-то, связанное с той тьмой, которую они, казалось бы, изгнали. Неужели Камень Зари не смог полностью закрыть прореху? Или… или Навь нашла новые лазейки?

Благодарные селяне окружили его, наперебой предлагая кров и скудную еду. Сидя у огня в самой большой избе, Ратибор слушал их разговоры. Сначала – о страхе, о том, что такие твари появились впервые, о порче на лесе. А потом, как водится, речь зашла о делах в большом мире, о столице. И тут имя его брата, Святка, прозвучало снова и снова.

Говорили, что Святко железной рукой наводит порядок в княжестве после смуты, вызванной колдуном Чернояром и падением князя Борислава. Говорили, что бояре, учуяв слабость власти, подняли головы, плетя интриги, но Святко не дает им спуску. Вот только методы его вызывали не только уважение, но и страх. Рассказывали шепотом о скорых и жестоких расправах над соперниками, о показательных казнях, о тяжелых поборах для укрепления дружины. «Жесток стал Святко, – вздохнул седой староста, – Словно не человек правит, а сама гроза небесная. Бояре его боятся, да и простой люд тоже… Говорят, сердце у него закаменело после того, как вы… ну, как вы с ним тогда у Храма…»

Ратибор слушал молча, глядя в пляшущее пламя. Значит, Святко взял власть. И делает это так, как умеет – силой и страхом. Часть Ратибора понимала – в смутные времена нужна твердая рука. Но другая часть, та, что помнила брата другим, и та, что видела ужасы Нави, чувствовала беспокойство. Жестокость часто порождает лишь большую жестокость. И не станет ли Святко, в своей борьбе за земную власть, слеп к той, другой угрозе, что снова начала просачиваться в их мир, меняя волков и, возможно, не только их? Мысль о мутировавших тварях и слухи о брате сплелись в тревожный узор. Покой этому миру, похоже, только снился.

Часть 3

Жива брела по тропам, которые знала лучше, чем линии на собственной ладони. Ее лес, ее дом, медленно приходил в себя после долгой болезни, насланной Мороком. Воздух снова пах хвоей и влажной землей, а не пеплом и страхом. Солнечные лучи пробивались сквозь помолодевшую листву, играя на изумрудном мху. Птицы, вернувшиеся из дальних уголков, снова наполняли тишину своим гомоном. Старый Леший, хоть и ворчал по-прежнему, но уже не источал той черной тоски, что сковывала его раньше. Жива чувствовала, как жизненные соки снова бегут по стволам вековых сосен, как пробуждаются ручьи, как возвращается древняя, спокойная сила.