И тут же чувствую – он прижимается ко мне.

Грудью, животом, бедрами. У него все еще стояло… боже…

Случившегося в ванной ему не хватило. Конечно же…

Я задыхаюсь.

Его лицо – напротив. Глаза – темные, недовольные. Недовольные, потому что он замечает мои слезы. Я же ревела при нем в ванной.

Он одет в мягкие домашние брюки и чистую футболку, но его грудь все еще влажная, а волосы взлохмачены. Это уже не тот зверь, которого я откармливала в плену. Он состриг бороду, побрился, и теперь его лицо было чистым – без примеси грязи и крови.

А еще…

Теперь его шрамы обнажены, и на чистой коже я вижу их намного лучше, чем раньше.

Поэтому бояться его меньше я не стала. Совсем.

– Чего снова ревешь?

Я не сразу понимаю, о чем он, но потом ощущаю влагу на щеках.

Я быстро отворачиваюсь, прячу лицо в ладонях, но он не дает мне скрыться.

Резким движением цепляет меня за подбородок, заставляя посмотреть на него.

Я дергаюсь, но его хватка крепкая.

Камаль вздыхает, разглядывая меня внимательно.

– Не реви, Ева. Вся жизнь впереди. Наревешься еще…

В груди что-то больно сжимается.

Он не жалеет меня.

Он просто констатирует факт.

Я чувствую, как его взгляд опускается ниже – по лицу, по распухшим губам…

Я помню его поцелуи. Они болючие. Очень. А еще мне кажется, что он чувствует на мне свой запах. Звери же все чувствуют, не так ли?

Я стыдливо опускаю лицо, срываясь на рыдания. Как в ванной. И чувствую, как его рука касается моей спины, лишая последних сантиметров пространства.

– Хватит, я сказал. Я тебя еще не тронул толком, – его голос низкий, с металлическими нотами, и я испуганно замираю. – Чем так пахнет?

– Просто суп… – шепчу, стараясь не смотреть ему в глаза. – Он не очень вкусный, я… сварила из того, что было…

Я начинаю сбивчиво перечислять ингредиенты – картошка, лук, морковь, мясо курицы…

Но Камаль меня не слушает.

Он уже тянется к кастрюле, отпуская меня из своих объятий.

Берет половник, окунает его внутрь и…

Я в ужасе замираю.

Он ест прямо из кастрюли.

С жадностью, с животным голодом. Так, словно у него вот-вот отнимут эту еду, а вместо него всунут кусок черствого хлеба, которым кормили в плену.

Он пьет суп большими глотками, не обращая внимания на то, что суп горячий.

Я не могу оторвать от него взгляда.

Боже…

Он ведь четыре года не знал, что такое горячая еда.

Я торопливо хватаю тарелку, наливаю туда суп, ставлю перед ним.

– Камаль…

Он не отвечает, только бросает на меня тяжелый взгляд и продолжает есть теперь уже из тарелки. Я только успеваю обновлять порцию.

Когда суп заканчивается, я ставлю перед ним второе – гречку с подливой.

– Тут нет мяса, – торопливо говорю я. – Все ушло в бульон, но…

Он не отвечает.

Просто продолжает есть.

Я чувствую себя загнанной в угол.

Как будто передо мной хищник, который на мгновение успокоился, но в любую секунду может наброситься. На меня…

Когда Камаль доедает, он со стуком кладет ложку, облизывает губы и поднимается с места. Ищет что-то на кухне, а когда находит – вдруг с силой кладет это передо мной.

Лист бумаги.

– Пиши.

Я моргаю.

– Что писать?

– Список продуктов. Что купить, – он прищуривается. – Я хочу еще. Скажи, что достать, и я достану. А ты приготовишь еще…

Он вкладывает мне в ладонь ручку, чтобы я писала. Голова идет кругом, и я начинаю писать базовые продукты. Мясо, овощи, масло, муку…

– Что вы любите? – спрашиваю его тихо.

– Все.

– Может, есть любимые блюда…

– Ненавижу пасту и итальянскую кухню, – проговаривает, смерив меня тяжелым взглядом. – Все остальное готовь.

– Хорошо…

Я киваю и вычеркиваю из списка ингредиенты для лазаньи. Моментально.

– Я сегодня же принесу. Хочу еще твоей еды, Ева… – проговаривает Камаль жадно, скользя по мне оценивающим взглядом, словно он за всю жизнь не ел ничего вкуснее, чем моя похлебка.