Это напоминает мне детство, когда мы точно также утешали друг друга после смерти родителей. Я забиралась к нему в кровать ночью, мы обнимались и плакали, пока не закончатся силы. И хотя сначала он пытался держать маску «старшего брата», но очень скоро я смогла убедить его, что передо мной этого делать совершенно не нужно. Вот так в нашей маленькой семье и завелось правило, что слезы – это не стыдно, а объятья – лучший способ поддержать и справиться с горькими эмоциями.

Наконец, я отстраняюсь, хотя и готова вновь повиснуть на Алистере, как обезьянка, просто потому, что он дал мне столько времени, сколько нужно.

— Порядок? — спрашивает он, и я киваю.

Он улыбается и треплет меня по голове, а затем мы рука об руку идем в обеденный зал. Брат отодвигает для меня стул, пододвигает яйца, пиалы с джемом, маслом и кремом, вазу с хлебом, затем еще и ставит передо мной тарелку с нарезанными фруктами, и только после этого садится на свое место.

— Я хочу, чтобы ты съела всего по чуть-чуть, — говорит он и принимается за свою порцию тушеного мяса. Алистер ел его в каждый прием пищи, и завтрак был не исключением. Если бы существовал десерт из мяса – он бы точно стал его любимым.

Я беру виноградинку, обхватываю губами, и вскоре мой рот наполняется сладким и сочным вкусом. Обожаю виноград. На самом деле... Впервые я попробовала его с Кайраном на приеме в честь юбилея императора. Тогда еще это было большой редкостью, и даже такому влиятельному роду, как наш, было непросто получить к себе хотя бы гроздь винограда из-за сложности перевозки. Но Кайран все равно отчего-то знал, что виноград мне обязательно понравится и своровал у своего отца несколько штучек, а после отдал мне, хотя сам ни одну не попробовал.

Такое приятное воспоминание, которое обычно согревало мою душу, но сейчас оно отозвалось лишь тупой болью в груди. Но пусть так. Ведь нельзя убежать ни от прошлого, ни от настоящего. И как бы Алистер не делал вид, что ничего не происходит, все – до последнего слуги – понимали, что это далеко не так.

Я тяжело вздыхаю и отодвигаю тарелку с виноградом подальше. А потом, пересилив себя, спрашиваю:

— Это ударит по нашему роду?

Краем глаза вижу, что брат замирает с вилкой на полпути ко рту. Поворачиваю голову и встречаю его настороженный взгляд.

— Успокойся, мать-медведица, — улыбаюсь я. — Мне больно, но я не хрустальная. Я готова поговорить об этом.

У нас с братом есть еще одно правило. Мы не врем и доверяем друг другу. Если один из нас говорит, что с ним все в порядке – значит, это действительно так, а если кто-то говорит, что ему плохо, то ему плохо. Все прозрачнее родниковой воды.

Алистер кивает, доедает мясо с вилки, вытирает рот салфеткой... Он словно тянет время, но я его понимаю. Мне бы тоже не хотелось говорить о девушке, которая разбила моему брату сердце. По крайней мере говорить спокойным тоном, а не ругать ее последними словами и швырять в голову этой дуры все, что попадется под руку.

— По нам это не ударило ни в какой степени.

«Ударило»

Брат использовал слово: «ударило», а это значит, что объявление уже сделано. Все высшее общество империи теперь в курсе, кто именно является истинной парой кронпринца.

— Они... — я задерживаю дыхание и быстро спрашиваю на выдохе: — Уже объявили о помолвке?

Алистер колеблется, поджимает губы. Я уже знаю ответ, но хочу услышать вслух. Выжидающе смотрю на него.

— Да, объявление было сделано вчера.

С силой втягиваю в себя воздух и стискиваю вилку изо всех сил, а потом усилием воли заставляю себя расслабиться и разжать пальцы.

— Хорошо.

Тянусь к дольке яблока и тут же отправляю ее рот, быстро пережевывая, хотя почти не чувствую вкуса. Но в конце концов, просто не могу оторвать свои мысли от этой темы.