Как водится, выступали – от партийных и советских органов. Говорили всё правильно, хорошо, а перед гробом на подставке лежала подушечка с орденом Красного Знамени, которым наградили Багрова ещё в гражданскую войну. Да, его уважали, ценили, но за долгие годы службы так и не удостоился он больше наград – слишком невелика должность участкового.

После того, как все, кому полагалось, выступили, подошла к гробу немолодая женщина – Аня узнала её: она жила в их доме на втором этаже.

– Спасибо тебе, Емельян Семёныч, за твою добрую душу! Низкий тебе поклон от всех нас, которых ты оберегал! – сказала она, удостоив Багрова самой высокой – не государственной – народной награды!

Похоронили Багрова рядом с женой, над чьей могилой высился православный крест. Над участковым же водрузили фанерный обелиск, увенчанный красной звездой.

А ещё – где-то далеко, в чужой земле – лежала их Маня.

Семейная книга Багровых закрылась.

– Надо бы помянуть, товарищ генерал, – сказал майор, видя, что Колпин и Аня собираются уезжать. – В столовой на фабрике столы накрыты.

От кладбища до фабрики недалеко, и Анна с облегчением подумала, что не нужно будет ехать через весь город, где на каждом углу поджидала бы её память о прошлой жизни.

Но люди! Повсюду были знакомые ей лица – настороженные, неприветливые…

– Емельян Семёнович Багров – мой родной дядя, – открыл поминальную трапезу Колпин. – Он был честным, смелым и добрым человеком. Я и моя жена, – он посмотрел на сидевшую по правую от него руку Анну, – любили его и никогда не забудем. И люди, чей покой он защищал, тоже будут помнить его всегда.

Поминки обычно обходятся без длинных речей, потому что слов, идущих от сердца, как и всего истинно ценного, не бывает в избытке.

Люди вставали, коротко говорили, выпивали, многие потом уходили по своим делам.

Народу за столами оставалось совсем немного, когда к Анне подсела со своей рюмочкой женщина с разрумянившемся лицом.

– Ну, здравствуйте, Анна Юрьевна! Не помните меня?

– Простите…

– Ну да, не помните… Я до войны в жилконторе работала. Помянем Емельян Семёныча?

– Помянем.

Анна пригубила рюмку и посмотрела женщине в лицо, потому что не могла не посмотреть – так притягивал неотступный взгляд её тёмных глаз.

– А бабка Алевтина-то до сих пор жива! Не видит-не слышит, а никак не помрёт! Мы за ней, конечно, по-соседски ухаживаем, но измучила она всех…

– Простите, какая Алевтина?

– Так бабка Ирины. Ну, той Ирины, которую ваш муж убил.

Анна резко поднялась. Колпин, разговаривавший с кем-то в стороне, заметил это и повернулся к жене, которая стояла прямая и бледная.

– Аня, нам пора, – сказал генерал и тяжело посмотрел на женщину, безошибочно угадав в ней недоброго человека.

Женщина, пряча взгляд, поспешила уйти.

Возвращались молча. Колпин держал, как и раньше, руку жены в своей, а Аня, отвернувшись, смотрела в окно, чтобы не показывать слёз, которые стояли в глазах и никак не могли пролиться.

Наконец, она повернулась к Николаю.

– Я видела твоё направление на военно-врачебную комиссию. Ты скоро уедешь на фронт?

– Да, Анечка. Я окончательно вылечился, и моё место в армии. Ты ведь это понимаешь?

– Понимаю, – кивнула она… и слабо улыбнулась. – Я же генеральская жена.

***

Однако судьба в очередной раз проявила переменчивость и предприняла неожиданный ход.

Или, лучше сказать, его предпринял Народный комиссариат обороны во главе с товарищем Сталиным, который направил генерала Колпина не на фронт, а на учёбу в Высшую военную академию, поскольку нужно же было после войны кому-то и крупными соединениями командовать, и в Генеральном штабе решать оперативные и стратегические задачи, в общем, на самом высоком уровне обеспечивать обороноспособность СССР.