– Дядь Коль! Он больше не будет! – взмолилась Лиза, готовая разреветься, когда Колпин поднял кота за шкирку.

Котя висел, бессильно опустив полусогнутые лапы, и утробно подвывал, демонстрируя безвыходность своего положения, но и непокорённость.

– Конечно, не будет, – спокойно сказал дядя Коля и взял Котю на руки. – Давай-ка, братец, потолкуем…

Он пошёл с ним на кухню и там что-то долго негромко ему говорил.

Голос был мирный, добрый. Через некоторое время Котя начал с любопытством поглядывать на Колпина, а вскоре и вовсе замурчал.

– Теперь, гляди-ка, чем я тебя угощу!

Это был тот момент, когда Коте впервые в его жизни предложили кусочек мяса.

Нет, не подумайте! – то, что это необычайной вкусноты продукт, он понял довольно быстро!

Так безоблачно, наперекор всему, протекала жизнь, и Аня не могла не стыдиться своего счастья, которое пролегало меж людских трагедий, подобно узкой тропинке в тёмном лесу.

Однако она хорошо понимала, как ненадёжны, прерывисты бывают такие тропинки.

Первой бедой обрушилась смерть Багрова. Емельян Семёнович умер шестидесяти двух лет от роду, в сущности, ещё не старым человеком. Не выдержало сердце. Слишком уж много выпало ему испытать.

Год назад у Багрова погибла жена Раиса.

Никто бы и не подумал, что её извечная сварливость, недовольство всем на свете были связаны не столько с проявлением характера, сколько с душевной болезнью. Врачи определили это лишь, когда она неожиданно впала в беспамятство. Короткое, но тяжёлое, вплоть до того, что не помнила собственного имени. А после того, как с фронта перестали приходить письма от Мани, она всё чаще и чаще погружалась в прострацию. Вот так, в невменяемом состоянии, бедная женщина пошла бродить по железнодорожным путям и попала под поезд.

Багров ещё жил, похоронив жену. Но когда пришло извещение о том, что его Маня – студентка Академии живописи, добровольно ушедшая на войну, его Маня – младший сержант медицинской службы, – погибла «смертью храбрых при защите Советской Родины», умер в тот же час.

Не попрощаться с Багровым Аня не могла, хоть и давала себе отчёт, что многие в Лосино-Петровском не забыли, чьей женой она когда-то была. И, конечно же, не могло идти и речи, чтобы взять с собой Лизу: девочка давно не вспоминала ни отца, ни прежнего дома, не хватало ещё подтолкнуть её к этому.

Лизу определили на день под опеку милейшей Тамары Николаевны – её классной руководительницы и по совместительству маминой подруги, – и Анна и Николай отправились на автомобиле, выделяемом генералу, в Лосино-Петровский, точнее, в близлежащее село Пречистое, где на местном кладбище в двенадцать часов должны были состояться похороны.

К окнам в медовом солнечном свете подступала осень. Отшагнув недалеко от лета, она только-только начинала краснеть и золотиться, нежно вызревая в цвета бронзы и охры, багрянца и меди. Преддверие этого «очей очарованья» не могло не умиротворять душу, но чем ближе автомобиль подъезжал к посёлку, тем тревожней становилось Анне.

Она взяла холодной рукой руку Николая.

Колпин, конечно же, хорошо знал прошлое Ани, как и то, сколь бывают несправедливы люди. Но также он хорошо знал, сколь свойственна им опасливая осторожность. Потому-то Колпин переменил изначальное своё решение ехать в штатском и надел генеральскую форму.

– Успокойся, – положил он сверху свою ладонь, – я твой муж, и тебе ничто не угрожает.

На кладбище их встретил начальник районной милиции – высокий майор с исхудалым лицом.

– Всё готово, товарищ генерал. Разрешите начинать? – негромко сказал он.

Багров лежал в гробу, никак внешне не изменившись. «Он же не болел, не мучился, – подумала Аня, – лёгкая смерть… И себя же одёрнула: Да что это я? Каким ужасом были его последние минуты!». От слёз слоился взгляд, и уже невозможно было разглядеть лиц пришедших на похороны, а людей было много.