Павел Демьяныч кашлянул и хрипло произнёс:

– Вот так, Наташа…

Аня тоже заметила этот след от ранения и в который раз поразилась, как безжалостно обманчивы бывают иные мгновения жизни.

Истомная череда зноя и прохлады, весело плещется шум в ушах, яркое солнце словно бы выстилает взгляд – никак не сморгнуть этот морок золотистого ви́дения, и так радостен, чудесен, покоен мир!

Вдруг всё рушится, потому что воочию натыкаешься: под этим солнцем убивают и каждый может стать жертвой. Просто душа придумала, будто мир заключён в нескончаемый сегодняшний день, а ты, зная о её выдумке, всё равно в это поверил. И лишь тем скрашивается горечь разочарования, что видишь людей, которые не боятся противостоять злу.

Такие, как Николай.

Колпин, почувствовав её взгляд, подумал:

«Ну, конечно, увидела… Интересно, станет расспрашивать или нет?»

Он отпустил Лизу в «свободное плаванье», та побарахталась пару метров, встала.

– Теперь плыви назад!

Колпин оглянулся.

Аня стояла в белом купальнике, стройная, как девушка, спокойно-серьёзная, и так ярко, маняще пламенела красная лента, опоясывающая россыпь её волос.

«Пусть Павел Демьяныч меня уморит, – решил Николай, – но в Москву я поеду завтра утром!»

Снегирёв приступил к разговору в перерыве совсем не скромного ужина – с севрюгой, икрой и прочими деликатесами. До этого он выпил две рюмки коньяку.

– Пойдём, Николай, покурим, – сказал Павел Демьяныч, поднимаясь из-за стола. – Женщины пока горячее поставят.

– Вы же не курите.

– Да, давно бросил. Но люблю табачный дым.

Пришлось Колпину рассказывать о японцах, финнах, поляках, о неизбежности войны с Германией («хоть десять мирных договоров с немцами заключи!»), о скором вхождении в СССР Эстонии, Латвии и Литвы («всё к тому и идёт!»).

Они сидели на скамейке перед домом. Закатное солнце было как апельсин, до половины обрезанный и обливающий горизонт оранжевым соком. Жара остывала, обращаясь в звенящую комарами теплынь.

Павел Демьяныч, побыв немного в задумчивости, перевёл разговор на ещё одну волнующую его тему.

– Значит, Виктор Сергеевич на свободе… Как думаешь, Поздняков, действительно, невиновен?

– Уверен. Сейчас многие возвращаются. Вы обратили внимание: больше нигде не упоминают Ежова?

– Ну, это и понятно, его же со всех постов сняли, и с Наркома внутренних дел, и с Наркома водного транспорта.

– Вот-вот… Наворотил он дел. Теперь исправляют. И, подумайте сами, какой из Виктора Сергеевича вредитель?!

– Ну, знаешь, у них, у вредителей, на лбу ничего не написано.

– Зря вы, Павел Демьяныч. Поздняков – честный человек.

– Мужчины, ну сколько вас ещё звать за стол! – появилась на крыльце Наталья Ильинична.

– Идём! – бодро откликнулся Николай и встал, полагая, что все интересующие Павла Демьяныча темы исчерпаны.

Снегирёв молча и в явном неудовольствии от того, что их прервали, встал следом.

Однако, какое замечательное жаркое приготовила Наталья Ильинична!

Конечно, это был не обычный, но праздничный ужин!

Под горячее выпили ещё по паре рюмок коньяку. Павел Демьяныч заговорил о скором переводе московских домов на отопление от теплоцентрали, вследствие чего уйдут в прошлое котельные и горы угля во дворах.

Зоркая Наталья Ильинична не могла не заметить, что Аня и Николай всё время тянутся друг к другу взглядами, к чему она отнеслась не только доброжелательно, но и со всем участием. Улучив после ужина момент, она шепнула Ане:

– Я тут уберусь и Лизу уложу, а вы идите с Николаем воздухом подышите.

И заговорщицки улыбнулась.

Они вышли за калитку, направились, не сговариваясь, к озеру. Аня сорвала ветку, чтобы отмахиваться от комаров. Она рассказывала забавные случаи из своей учительской жизни, не задав ни единого вопроса о его героической службе, и Колпин чувствовал: это не оттого, что он ей неинтересен, а чтобы не навязывать ему воспоминаний о войне. Милая, она щадила его!