Женщины все решили. Завтра организуют классное собрание и устроят разнос обормотам, сообщат родителям.

– Ай да хваленая Марья Ивановна! Профукала экспериментальный класс, – качала головой тетя Зауреш о первой Колиной учительнице.

– У Марии Ивановны высокая квалификация, – возразила мама. – Но у нее выросла дочь. Было не до класса. Надо устраивать.

 А подруга уже рассказывала об избиении Когаем из седьмого «в» десятиклассницы:

– Маленький, а ногами, по-зверски, – прямо по лицу. Мне стало страшно. Стою – ни бе, ни ме, ни кукареку. Вступлюсь, а вдруг меня пинать начнет, – она откровенно радовалась, что пристроила своего отпрыска в казахскую гимназию, наивно полагая, что там дети лучше, и подобные издевки сыну не грозят.

 Разговор потек дальше в обычном для женщин русле.

 Пока мама провожала тетю Зауреш, отец подозвал Колю.

– Завтра, о чем бы ни болтали на собрании, знай: тебя будут ждать. Смотри, не жалей. Тебя же калечат, и ты калечь. С пяти лет баловался топориком, колол дрова. Хватка у тебя железная. Вцепишься – не оторвут.

– А ножичком можно, – показал самоделку.

– Нет. Холодное оружие.

 На памяти мальчика папа никогда не перечил маме, во всем соглашался, однако поступал зачастую по-своему. Вот и сейчас он втихаря предупредил об опасности, не задевая ее самолюбия. Коля последовал его примеру. Схитрил, будто согласился. Но на следующий день взял ножичек с собой. Приятная тяжесть в кармане вселяла уверенность.

 На собрании сгорал со стыда – его беспомощного защищают взрослые. Впрочем, Людмила Васильевна воспользовалась моментом и больше ругала Карамяна, который к пострадавшему и не лез. Лукавский – ее любимчик. Да и у Прилипко папаша из «новых русских», чем вызывал у классного руководителя почтительное благоговение. За парту к Коле пересадили спокойную девочку.

 После уроков ждали. Только вместо Лукавского Галимзянов. Неизменная опрятность жертвы особенно раздражала Прилипко.

– Ну что, чистюля, пойдем.

– Пойдем, – обреченно кивнул в ответ и на сей раз остановился, не доводя упрямцев до заветного окна.

 Его кисти намертво вцепились в глотку Прилипко. Под большими пальцами задергалась костяшка кадыка. Они покатились под старый тополь. До онемения в ладонях сжал горло и давил, давил. А когда враг захрипел и перестал дрыгаться, отпустил: кто следующий?! В азарте вскочил и поразился. Безматерных – далеко, на противоположной стороне улицы. Галимзянов исчез. Набедокурили и в кусты.

– Колян. Ты никому не говори. Ладно? – ошеломленный Прилипко медленно сел и приходил в себя, боясь подняться.

– Ладно.

 Домой летел. Зелень, пленительная зелень высыпала везде, обдавала яркой теплотой, веселилась вместе с героем. Синее-синее небо поощряло его удачу, а маленькое облачко улыбалось, плывя навстречу. Вволю наигрался с собакой и от избытка сил принялся копать грядку под редиску.

 Выслушав про случившееся, мама рассвирепела. Ее не волновали боевые успехи распиравшего от гордости сына.

 На повторном собрании Людмила Васильевна не проявляла особую активность. «Наверно мамаши постарались, – рассудил Коля. – Выгородили своих балбесов». Ученики огрызались, мотивируя тем, что «пострадавший» их сам якобы донимает. А Карамян визгливым фальцетом от имени класса объявил бойкот. Для общительного по природе паренька решение сверстников представлялось пострашнее драк. Однако мама, влепив свои выпуклые глаза в бегающие глазенки Карамяна и тщательно разделяя слоги, завершила собрание:

– Мне наплевать на ваш бойкот, но, если с моего сына упадет хоть один волосок, детскую комнату милиции я виновным обеспечу.