Но семилетние мальчики бывают очень проницательными. Твердая линия подбородка заострилась еще сильнее, когда сын произнес:

- Мама, я хочу есть. И рассказать тебе кое-что, только наедине, - я удивилась от того, как по-новому звучал пока еще тонкий голос сына. Но в не по возрасту жестком тоне слышались срывающиеся слезы. Бросив обеспокоенный взгляд на Мишу, заметила неестественно блестящие глаза. Кажется, он сдерживался изо всех сил, чтобы не заплакать.

- Анфиса, тебе пора, - тут же отозвалась я.

- Но…

- Без «но», тебе пора, - и, повернувшись к Мише, продолжила, игнорируя присутствие постороннего: - Как день прошел? Окружающий проверяли? А с кем играл на перемене? Тебя никто не обижал? А ты никого не обижал?

Снова послышался стук набоек по плитке, но в этот раз шаги удалялись. Подруга остановилась на пороге, когда дочь повторно крикнула ее имя и потянула вверх ручки, но Клара Гавриловна как опытный переговорщик, отвлекла юную террористку звенящими ключами.

Раздался щелчок входной двери, свидетельствующий, что незваная гостья ушла. Мы остались в квартире одни, и можно наконец спокойно дышать. Вот только больше не дышалось.

Свекровь прошла в кухню, достала со стола чистую тарелку зачем-то намылила ее моющим средством. Она остервенело терла посуду, будто не видела, что делает. Я следила за мельтешением рук как за релаксирующим видео: в образовавшемся пенном шаре то и дело мелькали белые пальцы.

- Мам, - протянул сын, возвращая меня обратно в реальность. Я вздрогнула, и только теперь смогла выдохнуть.

- Миша, Варя, идите мыть руки и будем ужинать.

- Обедать, - поправил Михаил.

Переведя взгляд на часы констатировала, что было всего половина третьего. Господи, до чего же долгий, просто бесконечный день.

Дети побежали в ванную, и, только оставшись без свидетелей, Клара Гавриловна дала волю чувствам.

- Я видела Олежика. Рубашки совсем мятые, Ян. Эта ведьма ему их не гладит.

По дрогнувшему голосу было заметно, что это действительно беспокоит свекровь, но жалеть еще и ее не было времени и внутренних сил. А потому я произнесла:

- Не переживайте, я прекрасно знаю Анфису, она гладит вашему сыну кое-что другое.

И, не дожидаясь ответа, пошла в зал, надеясь избежать обсуждений трудностей семейной жизни моего бывшего. В углу комнаты горела елочная гирлянда, крохотные желтые огоньки мигали вразнобой как в худшем кошмаре эпилептика. Картинка стала терять четкость, всполохи света мутнели, становясь похожими на невнятные пятна. На стеклышки. Кажется, что жизнь, такая понятная и логичная, разбилась вдребезги и наполнила все вокруг острыми осколками, о которые так легко порезаться. Как много всего произошло за сегодня. И хорошего, и нелепого, и плохого. Я посмотрела на перемотанную бинтом ладонь, будто еще не верила, что все это случилось на самом деле.

Но боль в руке, распухшие губы, следы обуви на полу кухни – реальность. Такое даже с пьяных глаз не выдумать!

- А мне нравится белая елка, - раздался спокойный голос сына, - ты не расстраивайся, белый цвет тоже красивый, и такой ни у кого нет, я спрашивал в классе.

- Она не белая, милый, она седая. Кажется, наше дерево видело слишком много всякого и теперь ему необходима краска для волос.

- Прям как тебе? – с сомнением спросил он.

- И мне тоже, - кивнула я.

6. Глава 6

В ночь перед самым страшным днем меня одолела бессонница. Несколько часов искала удобную позу на диване и только к утру смогла задремать. Пробуждение больше походило на выход из комы: в глазах песок, в ушах вата, во рту кошачий лоток и даже немного тошнит от усталости. Я постаралась сфокусировать взгляд на мерцающих огоньках, которые зажег для меня Миша перед школой, но вид белой елки не радовал. Впрочем, сегодня меня бы не обрадовало ничего, даже Ченгинг Татум с фисташковым эклером в зубах в позе ласточка на пороге.