- Олега не сдать обратно по гарантии, если уж взяла себе, то пользуйся. Разрешаю.

Я чувствовала, что перегнула палку. Анфиса сморщила нос и посмотрела исподлобья вниз, подобные фразы были чересчур карикатурны даже для брошенной жены. Но остановиться в момент, когда соперница пришла в твой дом невозможно и потому я продолжила:

- Видела Олежку, ты его плохо кормишь, не смори голодом отца моих детей.

- Ян, - она шагнула внутрь, но замерла на икеевском коврике. Как в каком-то сериале про вампиров, которые могли пройти в дом, только если их специально позовут. Я еще раз посмотрела на кровососку, с сожалением констатируя, что жизнь с моим супругом сделала ее еще краше. Высокая, тонкая, сотканная из каких-то неподвластных мне эфиров и росы. Питается соответственно ей же. И как комично смотрелась рядом я: маленькая, в теплой фланелевой пижаме и леопардовой шубе сверху. Я мазнула взглядом по зеркалу, отражавшему нас двоих, чтобы еще раз увидеть до чего мы напоминали комический дуэт Штепсель и Тарапунька. Но вдруг заметила в глазах подруги блеснувшую…зависть?! Бред какой-то. Фантазии брошенной жены, к которой зачем-то пришла любовница. Ни в одной вселенной мира у такой как Анфиса не было поводов завидовать мне – Яне пока еще Птахе.

Фиса наконец устала маяться на пороге и прошла на кухню, так и не сняв полушубка и главное, не разувшись. Звук чиркнувших о плитку каблуков резанул по ушам. В этом была вся она: забыть снять обувь, перепутать дни рождения детей, проспать встречу и явиться под самый конец, немного сонной, но эффектной как Киркоров на сольном концерте, так, что весь оставшийся вечер гости с обожанием будут смотреть на нее. И я никогда не была против, допускала все это. Но теперь поняла, что нельзя.

Нельзя являться без предупреждения и топтать грязными сапогами мою чистенькую кухню!

- Анфиса, милая, когда ты стала пользоваться моим мужем, то вероятно решила, что все остальное в квартире тоже принадлежит тебе, но это не так. Пожалуйста, выйди, я тебя не приглашала.

- Что? – Она удивленно оглянулась назад. – Ян, ты чего? Мы с тобой будто на разных языках говорим.

- Разумеется, я ведь не говорю на языке шлюх, в университете только английский преподавали.

Подруга досадливо поморщилась, но не сдвинулась с места, и я сама пошла ей навстречу, чтобы под локоть вывести из комнаты обратно в тамбур. Но вдруг за нашими спинами раздался пронзительный крик дочери:

- Моя Фиса приехала! – Свекровь видимо решила забрать из сада и Варю тоже. Все происходящее стало напоминать водевиль, не имеющий ничего общего с реальной жизнью.

Я видела, как дернулась навстречу моей девочки Анфиса, но замерла и посмотрела на меня, будто бы спрашивала разрешения обнять дочь. Одним кивком головы я показала, делать это нельзя. И та нехотя подчинилась.

Клара Гавриловна принялась нарочито медленно снимать с Вари ботинки и верхнюю одежду. По сжатым в тонкую линию губам стало понятно, она тоже не жаловала нашу новую гостью. Варя же наоборот - подпрыгивала от нетерпения, бросая радостные взгляды на Анфису, подругу она любила как вторую маму. Та всегда отвечала взаимностью. За одну секунду и без того непростая ситуация усложнилась в несколько сот раз, потому что перестала быть личной бедой двух женщин, не поделивших одного мужчину. Теперь в этом треугольники появились дети. Мои дети.

Я вздрогнула, почувствовав как ладонь обхватила маленькая, но твердая рука сына и с удивлением посмотрела на мальчика. Тот, не раздеваясь, подошел и встал впереди, будто прикрывал меня от врага. Напряженный взгляд буравил бывшую подругу так осознанно, что по спине пробежал холодок: неужели знает? Нет, невозможно. Я никогда не плакала при нем, не рассказывала, старалась скрыть боль, наполнявшую меня до краев, как каша горшок. Тот самый, который «горшочек не вари».