Впрочем, их и не было, – лишь глухой стук, гасящийся в ближнем пространстве и не достигающий молчаливого окружения. Постепенно он перестал различать и это. Всё смешалось в глухо звенящий шум, а после и вовсе исчезло. Реальность закрылась, и он, словно отброшенный хлопком двери, выпал из неё в небытие…

Очнулся он в том же месте и сразу ощутил щекой мягкую прохладу земли. Он вспомнил её сразу и принял как неосознанное утешение. Во рту осел вкус крови, уже свернувшейся и ещё свежей. Хордин перевернулся на спину, и его взор упёрся в нависший потолок неба. Так он пролежал с минуту, пытаясь куда-то пробиться, а когда ощущения заметно восстановились, он попробовал подняться. Мышцы слушались плохо, но почему-то не было отчётливой боли. Язык его шевельнулся и повис в пустоте. – Два передних ряда были снесены практически полностью. Он нащупал лишь острые осколки и разорванные, как ему казалось, дёсны. Хордин опробовал под собой землю, словно пытаясь вернуть утерянное, но было тщетно, и он это понял – понял неотвратимо и обречённо. Свет луны сопровождал его. Вокруг горели редкие окна домов. Было тихо и тепло.

Он поднялся и побрёл к дому. Дойдя до парадной, он вдруг остановился и прислонился, опустив голову, к стене.

– Куда же я теперь? – произнёс он тихо и почему-то пошёл в другую сторону…

После некоторых крепких дел Осмоловский проснулся в бытовом вагончике – там, где и уснул несколькими часами раньше.

Уже рассвело. Рядом с ним никого не оказалось. Судя по всему, работа ещё не началась, и это Осмоловского успокоило, так как можно было допустить ещё немного времени для расслабления. В окне светился белый цвет, но поначалу странность такого дела Осмоловский не ощутил. Немного спустя цепочка логических заключений привела его к тому, что, пожалуй, такого быть не должно и что-то здесь не так. В самом деле, Осмоловский довольно отчётливо помнил, что сейчас зима, а раз так, то рабочий день начинался ещё затемно, и белый свет указывал на то, что уже дело шло к полудню. Совершенно закономерно у него возникла мысль, что, наверное, сегодня выходной, может, даже праздник, по случаю которого и произошли такие крепкие дела, но память всё же убеждала в обратном. Он с иронией заметил, что в лучшем случае сегодня среда, но уж никак не суббота. С праздником тоже было туго. Надо сказать, чтобы дойти до такого заключения, Осмоловскому понадобилось не более минуты. Реакция, как видно, у него была довольно хорошая.

Немного погодя к нему пришла мысль, что ребята, пришедшие на смену, его просто не разбудили или не добудились. Думать об этом ужасно не хотелось, но ситуация, скорее всего, была такой, хотя по каким-то странным ощущениям ему казалось, что здесь довольно долго уже никого не было и нет. С такими мыслями Осмоловский поднялся и вышел. Пред ним открылось белое, заснеженное земное пространство нескольких километров, окаймлённое лесом. Осмоловский будто проглотил кол и простоял в таком положении несколько мгновений, не в силах сообразить, что к чему. Немного придя в себя, он зашёл обратно в своё укрытие и повалился на топчан, решив, что надо ещё немножко полежать, чтоб проснуться окончательно, ибо, видимо, всё происходящее явилось следствием того, что он ещё спит, пусть даже и не особенно.

Полежав с полчаса, Осмоловский вновь поднялся, подошёл к двери и осторожно, будто опасаясь что-то спугнуть, приоткрыл её и в образовавшуюся щель высунул голову. Картина повторилась и, судя по всему, совершенно не собиралась меняться. Осмоловский так же осторожно сунул голову обратно и закрыл дверь.