– Странно, откуда?

Светлана побледнела. Этот аромат был для неё сигналом опасности. С детства – аллергия. Настоящая, с отёками, сдавленным дыханием, паникой. Даже лёгкое присутствие запаха могло спровоцировать приступ.

Она сжалась в кресле, дыхание участилось. Сначала – слабое головокружение. Потом – дрожь в пальцах. Всё как обычно. Но в этот раз было иначе. Иначе, потому что она почувствовала, как внутри неё словно открылась дверь. Не медицинская паника – а нечто иное. Глубже. Страшнее. Древнее.

Она зажмурилась, пытаясь удержаться в теле, зафиксировать сознание, но образы начали наплывать

В реальности, в зале, Светлана начала оседать в кресле. Её кожа побледнела, губы стали сероватыми, а пальцы сжались в судороге. Кто-то из участников вскочил, кто-то позвал ведущего.

Но он не подошёл. Он лишь поднял руку, попросив тишины, и прошептал:

– Не мешайте. Её душа говорит.

И в этот самый миг, когда сердце Светланы стучало уже не в груди, а где-то в ушах – сухо, гулко, как старый барабан – внутри прозвучал голос. Тёплый, живой, узнаваемый до дрожи.

– Слушай, тебя, наверное, в прошлой жизни отравили клубникой…

Голос мамы. Весёлый, чуть ироничный, тогда она просто хотела разрядить обстановку, когда маленькая Света в слезах задыхалась после ложки клубничного йогурта. Вся семья тогда рассмеялась – мол, ну что за фантазия. И забыли. Все… кроме самой Светланы.

Эта фраза, словно шутка, однажды брошенная в пространство, жила в ней своей тайной жизнью. Всплывала каждый раз, как только в воздухе скользил этот сладковатый, обманчиво-жизнерадостный аромат. Она не рассказывала об этом никому – просто запоминала, как будто душа собирала отголоски правды, забытые ею самой.

Но теперь… это была не просто догадка. Всё в теле откликнулось на этот запах как на тревожный сигнал – не аллергией, а будто страхом памяти.

И тут Света почувствовала себя как-то совсем странно – словно всё внутри оборвалось на вдохе. Мир вокруг стал размытым, словно кто-то приглушил краски, а затем – отключил гравитацию. Легкость пронзила всё её существо, и в следующее мгновение она будто вышла из тела, не ощущая ни ног, ни веса, ни времени.

Она шла – легко, почти невесомо – и заглянула в приоткрытую дверь, за которой вновь раскинулась та самая комната. Высокие потолки скрывались во тьме, а на окнах тяжело висели гобеленовые портьеры с вышитыми вензелями и золотыми кистями. Воздух был тёплым, напитанным молочным светом лампадок, будто сама ночь склонилась над колыбелью.

На широкой кровати с высоким резным балдахином мирно спала новорожденная. Лицо – розовое, тёплое, тихое, как лепесток. Света посмотрела на неё с невысказанной нежностью, которая вспыхнула внутри неожиданно ярко, как будто в груди открылся давно забытый очаг.

Осторожно покинув комнату, она вышла в коридор. Оттуда доносились отголоски веселья – музыка, смех, звон бокалов. Пройдя несколько шагов, она оказалась в просторной зале для слуг, где на длинных столах высились пирамиды сверкающей посуды, подготовленной для торжественного ужина. Огромные серебряные блюда сияли, как зеркала, отражая свечи и движения.

И тут она случайно взглянула на одно из них – и застыла.

В отражении – не её сегодняшняя фигура, не женщина из двадцать первого века. На неё смотрела другая – статная, благородная, в платье с тугим корсетом, с аккуратно убранными волосами, украшенными тонкой диадемой.

Фрейлина.

Света замерла.

Мгновение. Второе.

Но никакого страха – лишь тихое, глубокое узнавание.

Да, это она. Это не сон. Это её руки, её лицо. Её путь.

Она сделала шаг, ещё один, прошла к тяжёлому бархатному занавесу, разделявшему служебное помещение и парадный зал, откуда доносилась музыка.