Она с трудом приоткрыла глаза – сквозь пелену слёз – и увидела его.

Того, кого сердце знало и ждало. Кого представляло рядом – счастливым, нежным, наполненным светом.

Но нет.

В комнате стояла крупная женщина, одетая, как повитуха, – и с трудом удерживала его, чтобы он не накинулся на неё. Голос его был сжатым, полным ярости:

– Как ты посмела ослушаться меня?! Неужели надеялась, что я приму эту… голодранку как дочь? И расскажу об этом всем во Дворе?

Он дышал тяжело, губы дрожали от ярости.

– Ты немедленно соберёшь свои манатки, заберёшь эту «безымянницу» – и исчезнешь. Навсегда. Если не хочешь сгнить в тюрьме за ложь… против вельможи.

Он резко оттолкнул от себя женщину, поправил дорогой наряд и, не глядя больше ни на кого, бросил:

– Меня ждут на балу.

И вышел, захлопнув за собой тяжёлую дверь.

А я осталась. Лежала на кровати, сжимая в руках одеяло, рыдая от боли, которая будто пронзила всё моё естество.

…и тут я проснулась.

Несколько дней Светлана будто жила в двух мирах одновременно. Она готовила завтрак, шла по улице, улыбалась дочери – но всё это происходило словно сквозь тонкую вуаль. Где-то под поверхностью привычной жизни не утихало другое – странное, липкое чувство, будто её душа всё ещё не вернулась из того сна.

Тот сон, тот мужчина, тот голос… Они не просто остались в памяти. Они жгли изнутри, как письмо, прочитанное слишком поздно. Она не могла объяснить, что именно в этом сновидении так сильно зацепило её. Образы были размыты, а эмоции – пугающе живыми. Не лица – ощущения. Не диалоги – интонации. Как будто не просто приснилось, а вспомнилось. Её тело отзывалось странной тоской – глухой, тянущей, как послевкусие утраченного смысла.

Она не узнавала ни героев, ни обстоятельств, но где-то глубоко внутри всё звучало до боли знакомо. Не умом – сердцем. Кожа помнила прикосновение тяжёлого взгляда, живот сжимался от той же угрозы, от которой когда-то – где-то – она уже пыталась убежать. Как если бы душа ненароком раскрыла страницу собственной древней книги, затёртой, позабытой, но не пустой.

Это было не просто "дежавю".

Это было ощущение, что в ней – живёт кто-то ещё. Женщина из сна. Из другой жизни. С теми же глазами, но другой судьбой.

И эта судьба звала. Молчала – но звала.

Глава 2. Чувства бывают разные.

Муж снова закатил скандал. Ругался на пустом месте, как будто слова сами выплёскивались из него – колкие, обжигающие. Потом, хлопнув дверью, ушёл. Не в первый раз. На несколько дней. К друзьям. На волю.

Светлана не плакала. Просто стояла у окна, долго. Смотрела, как по стеклу текут капли весеннего дождя, и будто выученными наизусть движениями гладила подоконник – как чужую рану. Было больно. Но тишина после его ухода всегда приносила и облегчение, почти стыдливое. Как будто ей снова разрешили дышать.

Когда дочка подбежала, прижалась, что-то весело болтая, Светлана вдруг ощутила: сердце кольнуло. Та самая сцена из сна – будто просочилась в реальность. Тёплые, крошечные ручки на её груди, взгляд, полный доверия, и… воспоминание. Нет, не мысленное – телесное. О той новорождённой. О той девочке. О той боли. И о той любви.

Внутри всё перевернулось. Она смотрела на свою дочь – и словно видела две реальности одновременно. Одну – где они сейчас, здесь, среди игрушек, недомытых чашек и незаконченных разговоров. И другую – где всё было иначе. Где она, отчаянно рыдая, обнимала младенца, защищая его от гнева мужчины в парадном наряде. Там, в том сне, она не смогла ничего изменить. Но здесь – могла.

Каждый раз, глядя на дочку, Светлана будто шептала себе: Теперь всё будет иначе. Эта девочка будет счастлива. Она узнает любовь, а не страх. Радость, а не стыд. Свет – а не тень.