Инкунабула. Первая книга Женя Онегина

Lupus pilum mutat, non mentem.

Волк меняет шерсть, а не натуру.

До полуночи оставались считанные минуты. Почти вся стая, кроме дозорных у ворот, собралась на укромной лесной поляне, в центре которой лежал большой плоский камень.

Полная, идеально круглая луна поднялась над лесом, заливая все вокруг безразличным холодным светом.

У камня босыми ногами на голой земле стояли двое.

Жених в широких портках и свободной рубахе хмуро вглядывался в темноту, словно ожидал от леса подвоха.

Невеста же была удивительно спокойна.

Босая, с распущенными волосами, в простом белом платье с традиционной обережной вышивкой на подоле и вороте, она казалась удивительно хрупкой и сильной одновременно. Упрямо вздернутый подбородок, янтарный огонь во взгляде, прямая спина и расправленные плечи.

Не смиренная невеста, а воин.

Мужчина рядом с ней выглядел слишком… просто.

Не было в нем ни привычного лоска, ни гонора. Только отчаянная злость. И именно она пугала.

Луна тем временем достигла пика, высвечивая на алтарном камне глиняную чашу и стилет. В руках жениха блеснула сталь, в нос ударил соленый запах горячей крови, и стая подхватила чуть испуганный вздох. Еще один взмах клинка, снова нарастающий гул в голове.

Короткая острая боль пронзила запястье.

А потом невеста сорвалась с места и побежала. Стая взревела.

Жених замер, готовый к охоте.

В лунном свете мелькнули белые клыки, толпа расступилась, и он помчался следом.

Прошло не меньше часа, прежде чем в окнах на втором этаже погас свет, и терем ожил. Хлопнула дверь, послышались торопливые шаги, раздался резкий окрик дядьки Еремея, следом – испуганный ответ коридорного мальчишки. За домом взревел мотор, с пронзительным скрипом нехотя поехали в сторону тяжелые обитые металлом дубовые ворота. Яркий свет прожекторов вспорол высившийся за околицей темный лес, метнулся по границе усадьбы, разгоняя полночную тень, и всего на мгновение высветил крепко сбитую фигуру Еремея Зарайского, появившегося на высоком резном крыльце.

– Тишка, Гришка! Со мной! – рыкнул дядька и, ухватив за шкирку мальчонку лет десяти, почти бегом спустился к ожидавшей его машине. – Остальные, с Гордеем! И увижу, что кто-то на рожон полезет, лично выпорю!

Щенок в его руках тоненько пискнул, и свора ожила, отхлынула, пропуская вожака. Дядька Еремей швырнул пацаненка на заднее сиденье огромного внедорожника, сам забрался в салон следом. Тихон, здоровый и лохматый, затянутый в кожу детина, закрыл за ними дверь и сел за руль. Григорий, его лысую башку я узнал бы даже в кромешной темноте, устроился на пассажирском месте впереди. Ворота качнулись и замерли, внедорожник, взвизгнув тормозами, сорвался с места. За ним почти вплотную выехал второй.

Погасли прожекторы, ворота закрылись с глухим скрипом, и усадьбу поглотила сонная тишина.

Но я, отлично зная, с кем имею дело, просидел в густых зарослях ежевики еще час, не меньше, прежде чем рискнул выбраться из убежища.

Потянул носом воздух, принюхался. Пахло скисшим молоком и тестом. В усадьбе остались только бабы. Все-таки Еремей был слишком самоуверен и при этом любил пустить пыль в глаза, а потому на передачу заложника потащил с собой почти все стаю.

Я осторожно выбрался из колючих зарослей, смахнул с одежды сухие листья и неспешно направился к крыльцу. Дядька ждал меня с задания к завтрашнему полудню, и мне пришлось изрядно постараться, чтобы никому не попасться на глаза раньше времени. К счастью, тетушка меня искренне любила, и я беззастенчиво пользовался ее добротой, а потому безмятежно проспал в ее покоях до ужина, а потом выскользнул в сад, оставив окно приоткрытым.

Я остановился у крыльца, руками, затянутыми в перчатки, ухватился за побеги дикого хмеля, и, упираясь ногами в стену, легко добрался до окна, распахнул его, подтянулся и перевалился через широкий подоконник. Тетушка спала, разметавшись по кровати. Одеяло сбилось, ночная сорочка задралась, обнажив молочно-белые полные бедра, и я смущенно отвел глаза. Торопливо пересек хозяйскую спальню, приоткрыл дверь и выглянул в узкий коридор. Пусто. От заветной двери меня отделяла всего пара шагов. Тетушка что-то забормотала во сне, и я, задержав дыхание, рванул вперед. Замок, вопреки ожиданиям, поддался легко, я толкнул дверь и вошел в кабинет дядьки Еремея.

Где искать книгу, я знал.

Проблема заключалась в том, что ключ от потайного барского шкафа, дядя всегда носил с собой. И мне пришлось отчаянно попотеть, чтобы сделать слепок. На все приготовления ушло несколько месяцев, но вот сейчас я стоял у тяжелого, вырезанного из цельного дуба, секретера, и не мог решиться на последний шаг.

Дрожащей рукой я потянулся к цепочке на шее, достал из-за пазухи ключ и осторожно вставил его в массивный, тщательно смазанный навесной замок.

Повернул, дождался тихого щелчка, еще раз повернул, и замок поддался, дужка поползла вверх. Я осторожно вытащил замок из петель и раскрыл створки шкафа, за которыми оказалось несколько ящиков различной величины. Я замешкался, пытаясь вспомнить, который именно мне нужен, потом решительно потянул на себя самый тонкий.

Она была там.

Древняя книга в кожаном переплете, инкрустированная черными агатами.

Инкунабула моей стаи.

Руки задрожали.

Но не успел я коснуться сокровища, как в комнате резко вспыхнул свет и насмешливый голос дядьки Еремея раздался прямо у меня над ухом:

– Горжусь тобой, мой мальчик! Если бы Ольга не пришла ко мне, перепуганная твоим поведением, я бы и не заметил. Мол, чахнет парень от неразделенной любви! Но так глупо погореть из-за бабы, Мстислав! Будет тебе урок.

Я не смел дышать.

Спина уже горела от неминуемой расплаты. Рука у дядьки была тяжелая и розог он не жалел.

Но больше прилюдной порки я боялся, что никогда больше не смогу подержать в руках драгоценную книгу – наследство, принадлежащее мне по праву рождения.

– Почему молчишь, мой мальчик? – обманчиво мягко спросил Еремей и рукой с отрощенными волчьими когтями ухватил меня за подбородок, заставляя смотреть в его янтарно-желтые глаза. – Со страху язык проглотил? А если прикажу его отрезать?

Я судорожно сглотнул. Волчья сила разлилась по комнате, обволакивая и подавляя, и я сгорбился под ее тяжестью, ожидая наказания. А дядька вдруг расхохотался, отпустил меня и крепко хлопнул по спине. Кивнул на трехногий табурет в углу, на который я послушно опустился, а сам остался стоять. Заговорил медленно и веско, все еще продавливая меня волей вожака.

– Через три дня ты должен быть в Печорах. Там у самой границы есть небольшая твердыня. В ней живет девица. Девчонка непростая, Мстислав. Моя воспитанница и невеста Ярослава. До полнолуния осталась неделя. За это время ты должен доставить ее Козельск. Живой и невредимой, Мстислав. Справишься, получишь свое наследство. – Он кивнул на инкунабулу и веско добавил: – И свободу.

Я хмуро уставился на дядьку и, напрочь забыв о приличиях, позволил себе горькую усмешку.

– Не веришь, значит? – Еремей недовольно покачал головой, а потом взял со стола тонкий стилет и рассек ладонь. Скривился так, будто съел горький огурец, и произнес: – Клянусь!

Сила вожака давила, и руки не слушались. Я больше не смел поднять на дядьку Еремея взгляд. С трудом отрастил коготь и провел по запястью, срывающимся голосом ответил:

– Принимаю клятву.

Горячая кровь капала на выскобленный деревянный пол. В напряженной тишине было слышно, как тикают настенные часы с кукушкой. Но вот Еремей зашипел и с силой сжал кулак. В тот же момент на моем запястье проступило багровое клеймо Зарайских.

Кровная клятва была принесена.

Стремительно темнело. Припарковавшись у обочины, я выбрался из машины и с хрустом потянулся. Оглянулся – вокруг ни души. Ни голосов, ни чужого дыхания, ни машин. Совершенно точно, я был совсем один.

Стоял непривычный для ноября крепкий морозец, хотя даже здесь, севернее родного Зарайска, еще не выпал снег.

Я скинул пальто и ботинки, поежился, коснувшись холодной земли голыми ступнями, принюхался, пытаясь уловить незнакомые запахи. Пахло осенним лесом – прелой листвой и падалью. До города было еще далеко, а дорога, ведущая к старой крепости, уходила чуть в сторону, и я все никак не мог решить, стоит ли мне сразу отправиться за девчонкой, или сначала наведаться в Печоры, разузнать, что да как.

От Тихона, правой руки дядьки Еремея, я узнал, что Ясна Изборская такая же сирота, как и я. Что стаю ее вырезали волколаки больше десяти лет назад, восьмилетняя девочка уцелела только чудом, а потом ее среди развалин крепости нашел вовремя подоспевший Еремей. Хитрый волчара принял, как водится, сироту в свой род, навел в твердыне порядок, что уцелело после набега – прибрал к рукам, приставил к девчонке стражу и пару нянек и был таков.

Больше от Тихона я ничего добиться не смог.

Тяжело вздохнув, я в сотый раз посетовал на судьбу, на быстро разделся, перекинулся и легкой рысью направился к Изборску. В теле волка бежать было легко, только думать – гораздо сложнее.

Старая твердыня выглядела внушительно. На высоком, поросшем жухлой травой холме высилась мощная каменная стена, за которой виднелись красные крыши усадьбы. У подножья холма друг к другу жались крошечные, жалкие на вид, полуразрушенные домишки. Где-то недалеко из-под земли били ключи, застыло под тонкой коркой льда озеро.