Таня, только недавно успокоившись, испытала новый приступ головной боли и, обхватив виски руками, опустила локти на покачнувшийся стол, после чего уверенно заявила:

– Значит, в детский садик ее поведешь ты, придумав что-нибудь убедительное! Главное для Ининь попасть туда, а об остальном подумаем позже. Если Сергей не будет приближаться к детскому саду, а я представлюсь кем-нибудь другим, то девочку примут. Остальные вопросы мы решим по мере их возникновения. Если спросят, скажем, что я няня или помощница по хозяйству. В общем, мне нужна твоя помощь. – И ладони Тани обхватили руку ошарашенной Евы. – Проси, что хочешь, только соглашайся, это единственный способ помочь Ининь реализоваться! Даже если она подружится с детьми в обычном детском саду, такой шанс ей может больше не представиться!

– Спокойно! Мне ничего от вас не нужно, – освобождаясь от весьма крепкого захвата, ответила Ева. – Я понимаю твое желание сделать для ребенка лучшее и понимаю, что сказанное мной может звучать неприятно, однако такова реальность. Может, конечно, я немного преувеличиваю, но находиться рядом с Сергеем мне страшно, и на такое я пойти не могу, даже за самые смелые обещания. Пожалуй, в моих силах прийти туда самой и попытаться договориться заранее, будто я записываю девочку, которая еще не приехала, но скорее всего маг, оценивающий достоверность информации, раскроет обман. Насколько мне известно, сейчас документы принимает один пожилой волшебник, отлично разбирающийся даже в самых незначительных проявлениях волшебства. – Ева невольно улыбнулась. – Его способности и опыт позволят ему безошибочно увидеть истинную сущность твоего мужа. Думаю, такого отца он еще не встречал.

Они проговорили еще немного, после чего распрощались и направились каждая по своим делам. Ева решила незамедлительно наведаться в детский сад, а Таня, охваченная размышлениями о муже и необычной девочке, поставила себе задачу увидеть в Сергее хотя бы одну негативную черту, коих не замечала в нем более восьми лет.

«Вряд ли Ева говорила правду, а если и так, то большая часть сказанного наверняка преувеличена», – рассуждала Таня, открывая входную дверь квартиры.

Но наблюдения пришлось отложить до следующего раза. На полу перед дверью были в спешке раскиданы мужские ботинки, а рядом лежала порванная игрушка жирафа, которую Ининь брала с утра в детский садик. Из детской доносились плач, всхлипы и тихий мужской голос, утешающий ребенка. Таня, следуя примеру разбросанной обуви, быстро сняла туфли и буквально побежала в комнату, мгновенно получив порцию адреналина из-за всплывших в памяти слов Евы. Девушка не представляла, что могло случиться с ребенком в первый день.

На кровати, свесив ноги, сидела Ининь и плакала навзрыд, видимо, уже достаточно давно. Ее волосы растрепались и спутались, а их кончики намокли от льющихся слез, которые продолжали бежать по пухлым раскрасневшимся щекам ручьями. Маленькие ладошки то пытались вытереть слезы, то хлопали себя по коленям, то обнимали отца. Поведя покатыми плечами, девочка икнула, что на мгновение остановило плач, но спустя несколько вдохов все началось по новой.

Сергей оглянулся на Таню и махнул рукой, приглашая к себе. Девушка подошла и обняла Ининь, утешая дочь спокойными, неторопливыми словами, отметив, что даже ее цветные колготки с веселым рисунком промокли от капающих слез.

– Что случилось? – тихо проговорила Таня, обращаясь к мужу, но ответила сама девочка, ухватившись за верхний отворот не снятого ей пальто.

– Они порвали моего жирафика и потом стали говорить, чтобы я уходила, потому что непохожа на них. У меня не такие глаза, как надо. И еще они меня обзывали, но как я не скажу никому-у-у…