. Когда производство хлопка стало бурно развиваться в Британии, было неясно, откуда возьмется такое количество хлопка, которого было бы достаточно для насыщения алчущих его фабрик. Однако, несмотря на эту проблему, никогда еще отрасль не росла такими темпами. Она росла в таких масштабах и так быстро не вопреки, а благодаря своей замысловатой пространственной организации и возможности использовать рабский труд.

В горне хлопковой революции конца XVIII века возникла последняя и при этом самая значимая связь хлопка с новой глобальной, динамичной и насильственной формой капитализма, чья отличительная черта заключалась в принудительном отчуждении земли и труда. Рабство, вызванное к жизни зияющим разрывом между требованиями механизированного производства и возможностями несовременного сельского хозяйства, лежало в самой основе этого капитализма[178]. Стремительно росшие фабрики потребляли хлопок так быстро, что только крайности военного капитализма могли обеспечить необходимое перераспределение земли и труда. В результате коренное население и захватывавшие землю поселенцы, а также рабы и плантаторы, местные ремесленники и владельцы фабрик очутились в новом веке, омраченном постоянным состоянием войны, хотя и ведущейся только в одном направлении. Как это хорошо понимал Дэнсон, именно благодаря принуждению происходило прибавление свежей земли и мобилизация новой рабочей силы, при этом принуждение становилось главной составляющей развивающейся империи хлопка – и, таким образом, формирующегося промышленного капитализма. Однако Дэнсон, проецируя тот мир, в котором он жил, на прошлое и на будущее, не заметил ни новизны ключевой роли рабовладения, ни возможности ее окончания.

Как мы уже видели, хлопчатник тысячелетиями выращивался в Азии, Африке и Америке. Но хотя он обрел благоприятную для себя среду на огромных просторах культивируемых земель, в число таких территорий не вошел ни Ланкашир, ни какое-либо другое место в пределах Британских островов. За пределами оранжерей Королевских садов в Кью (где и по сей день представлены основные культуры, служившие опорой Британской империи) в Британии и бóльшей части Европы слишком холодно и сыро для хлопка. Среди европейских лидеров только французские революционеры с их пламенной верой в возможность построения нового мира серьезно пытались перехитрить местный климат и выращивать хлопок, но даже им это не удалось[179].

Производство хлопка в Британии – а позднее и его производство во всей Европе, казалось бесперспективным, так как в истории человечества это была первая крупная отрасль, в которой отсутствовали закупки местного сырья. В Соединенном Королевстве производители шерстяных и льняных тканей работали за счет поставок шотландской шерсти и английского льна, черная металлургия использовала железную руду из Шеффилда, а производители керамики работали с глиной, добываемой в Стаффордшире. В отличие от этих отраслей, прядение и ткачество хлопка британскими производителями полностью зависело от импорта. Чтобы преуспеть, они должны были заполучить не только технологии Азии и рынки Африки, но и сырье, поставляемое еще с одного континента. Организовать такие поставки значило построить первую глобально интегрированную производственную отрасль.

Еще в 1780 году, когда механические нововведения уже внедрялись с невероятной скоростью, ключевой элемент этой глобальной интеграции – собственно поставки хлопка – оставался неопределенным. Возникшее решение – рабы на юге США, которые растили хлопок на отнятой у индейцев земле, – было далеко не очевидным, с точки зрения британских торговцев и производителей хлопка. Ведь в 1780 году из Северной Америки не поступало никакого хлопка. Вместо этого для снабжения своих фабрик производители использовали дальние связи с мелкими производителями.