Икона Red Umbrell
ISBN:9798230819301
Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
Хлеб наш насущный дай нам на сей день,
и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим,
и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.
Декабрь 1941 года.
Монах Петя не двигался. Он даже не думал. Пот медленно капал с его лба. Всё вокруг было пронизано секретностью и спешкой. На улице всё ещё был день, но в сталинском подземном бункере в центре Москвы царил тихий мрак. Петя представлял, как на Востоке появляется луна и как редкие звёзды проступают на бледной синеве неба.
Хотя его терзали бесчисленные мысли, монах Петя был погружён в терпкую благость бесконечности. Он чувствовал, как в нём занимается та тёмная заря – надежда, если слово «надежда» вообще может быть применимо к грохоту немецких орудий, отдающемуся эхом по Москве.
Сейчас ему казалось, что он избежал всякой опасности, находясь на глубине 150 метров под землёй. То, что придавало этому измученному монаху какую-то странную прелесть в этот момент спокойствия, который он переживал, – это глубокий мир и на земле, и на небе. Слышался только звук вентилятора, нагнетающего свежий воздух с поверхности. Этот звук был ровным, а его гул оставался почти незаметным, переходя в привычку.
Он выпрямился. Свёрток в его руках становился всё тяжелее и тяжелее. Его взгляд был странным и неподвижным. Он смотрел на большие, белые двери, на которых сияла красная пятиконечная звезда. За этими дверями происходило что-то необычное…
Была зима 1941 года. Немцы приближались к Москве. Россия находилась на грани гибели. В те дни почти никто не верил в победу. Горожане видели вокруг только крах. Повсюду царили паника и хаос, страх и отчаяние. Сталин стянул дивизии для обороны Москвы, вспоминая многие из них по памяти, а затем лично обзванивал их командиров. Сотрудники НКВД высыпали на улицы, расстреливали дезертиров, даже дворников, которые пытались сбежать. Было принято решение остаться и сражаться. «Само присутствие Сталина в Москве, – говорил лидер Коминтерна Димитров, – стоило одной сильной армии». Конец колебания придал Сталину бодрости. Когда один комиссар позвонил обсудить эвакуацию на восток, Сталин перебил его:
– Узнай, есть ли у ваших товарищей лопаты.
– Простите, товарищ Сталин?
– Есть ли у них лопаты?
Комиссар спросил у кого-то: «Есть у вас лопаты?»
– Какие лопаты, товарищ Сталин – обычные или какие-то другие?
– Не имеет значения.
– Да, лопаты есть. Что с ними делать?
– Скажите своим товарищам, – спокойно ответил Сталин, – пусть возьмут лопаты и выроют себе могилы. Мы не оставляем Москву. И они не уйдут…
Немецкие танки всё ещё продвигались по мёрзлому снегу, и Москве грозило окружение. У Жукова больше не было резервов. С июня Сталин потерял три миллиона солдат. Его знаменитый маленький кожаный блокнот был буквально пуст. Как деспотичный хозяин лавки с помощью своего толстого сына-бухгалтера, Сталин ревниво берег свои тайные резервы, а Маленков сидел рядом с ним и считал их. Когда Сталин спросил одного генерала, что могло бы спасти Москву, тот ответил: «Резервы».
– Каждый идиот, – вспылил Сталин, – сумел бы защитить город с резервами. – Он великодушно дал генералу пятнадцать танков, на что Маленков заметил, что это всё, что осталось. Ужасает то, что огромная армия этой необъятной империи за несколько месяцев сократилась до пятнадцати танков.
Информационная служба Третьего рейха в Берлине сообщила, что Россия «кончена», но железная и бережливая манера Сталина распоряжаться резервами в сочетании с жестокой и мастерской манерой Жукова сражаться оставляла свой отпечаток на немцах. Их техника ломалась на льду и в грязи, а люди выматывались и замерзали. Они снова остановились для подготовки последнего удара, уверенные, что Сталин исчерпал все свои ресурсы. Но в его кожаном блокноте была одна страница, которую они забыли.
Дальневосточная армия Сталина в 700 000 человек охраняла границу с Японией, но в конце сентября Рихард Зорге – шпион, которого Сталин называл «сводником», – сообщил, что Япония не нападёт на Россию. Двенадцатого октября Сталин посоветовался со своими дальневосточными соратниками, которые на основании отчётов своих разведчиков подтвердили, что Токио не имеет враждебных намерений.
Каганович организовал непрерывные железнодорожные перевозки, которые в короткие сроки перебросили 400 000 отдохнувших солдат, 1 000 танков и 1 000 самолётов через евразийские просторы – одно из самых решительных логистических чудес Второй мировой войны. Последний поезд отправился 17 октября, и эти тайные легионы начали сосредотачиваться в тылу Москвы.
Когда началась Великая Отечественная война, Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего мира с просьбой о молитвенной и материальной помощи России. В те дни у русской земли оставалось совсем мало истинных друзей. Великие молитвенники были и в самой России, такие, как иеросхимонах Серафим Вырецкий. Тысячу дней и ночей молился он о спасении земли и народа России в те тяжелейшие годы, когда землю терзали враги. Но, как и в 1612 году, по Промыслу Божию для явления воли Божией и определения судьбы народа и земли Русской был избран друг и молитвенник для неё из братской Церкви – митрополит Ливанских гор Илия (Антиохийский патриархат). Он знал, что значит Россия для мира. Он это знал, и потому всегда молился о спасении русской земли, о просвещении народа.
После призыва Александра III митрополит Илия начал пламенно и всем сердцем молиться за спасение России от гибели, от вражеского нашествия. Он решил затвориться в келье и молить Матерь Божию, чтобы Она открыла ему, чем он может помочь России.
Ноябрь 1941 года
В Ипатьевском монастыре в те дни жилось скудно. Ели за пустыми столами – суп на воде, изредка картошка, и на этом всё. Немцы стояли у ворот, ходили слухи, что Гитлер забронировал ложу в Большом театре. Всё было страшно, а никто не боялся. На церковных ступенях собирался народ, во дворах открывались мастерские по изготовлению винтовок. Казалось, у всех не хватало времени.
В дверях церкви стоял митрополит Ливанских гор Илия. Его мрачный взгляд скользил по толпе. В воздухе чувствовался запах пороха, он жёг ему ноздри. Он был чистой, но мрачной совестью. По натуре он был безусловным. Он был священником, митрополитом – а это серьёзная вещь. Человек, как и небо, может быть мрачным или светлым, достаточно лишь, чтобы что-то сотворило в нём тьму. Священство породило в Илии тьму – служение при коммунизме, под Сталиным.
То, что в нас рождает ночь, может зажечь и звёзды. Илия был полон добродетелей и истин, но они сияли во мраке, подавленные сталинским правлением.
Он был прежде всего упорным. Пользовался размышлением, как клещами. Считал, что может оставить мысль, только когда доведёт её до конца. Знал много языков, постоянно их учил. Сталин убил в нём веру, догма в нём умерла. Вглядываясь в себя, он ощущал себя искалеченным. И поскольку он не мог избавиться от священника, он стремился снова стать человеком, но суровым путём. Когда у него отняли церковь, он принял Отечество. Когда ему запретили церковь, он принял всё человечество.
Его родители хотели, чтобы он стал священником, чтобы вывести его из народа, а он вернулся в народ. И вернулся страстно. Смотрел на страдания с каким-то страшным возбуждением. Из священника он стал философом, а из философа – бойцом.
Ему было запрещено любить Бога, Иисуса Христа, проповедовать, и он начал ненавидеть. Ненавидел Сталина, коммунизм, ненавидел настоящее. Сильными криками он взывал к будущему – он предчувствовал его, заранее видел, догадывался, что оно будет величественным, что церковь вновь вернётся в Россию с триумфом. Он понимал, что жалкую человеческую нищету должно положить конец чем-то, что одновременно станет освобождением России и возвращением церкви на сцену. Он издали боготворил катастрофы.
Эта катастрофа наступила в 1941 году и застала его готовым. Илия полностью посвятил себя этой огромной задаче. Разум не знает сострадания. Он пережил славные революционные годы и ощутил потрясения всех этих вихрей. Видел, как разрастается революция, октябрьские дни 1917-го, гибель Романовых, конец феодального строя. И хотя он уже был почти стар – ему было шестьдесят, а священник стареет быстрее других, – он начал расти.
Пришествие нового врага на его землю, который безжалостно убивал и разрушал всё на своём пути, пробудило в нём пыл помочь своему народу в борьбе за свободу. Из месяца в месяц он наблюдал, как разворачиваются события, и с каждым месяцем он становился всё больше.
Поначалу он боялся, что немцы отступят, изучал их тактику, и чем страшнее она была, тем спокойнее он становился. Он хотел, чтобы Церковь, увенчанная звёздами будущего, как и Иконы святых, а прежде всего Икона Казанской Богородицы, стала щитом, который спасёт Россию от гибели. Хотел, чтобы её божественная сила при необходимости поразила злых духов адскими молниями и вернула им ужас за ужас.
Митрополит Илия был из тех людей, которые имеют и слушают свой внутренний голос. Он всё знал – и в то же время ничего не знал. Он был слепо уверен, как стрела, которая видит только цель и летит к ней. На войне нет ничего страшнее прямой линии. Илия шёл прямо.
