– Молодой человек, вы не меня ищете? – выйдя из-за ширмы, за которой переодевались, игриво обратились ко мне с сигаретой в зубах, явно довольные произведенным впечатлением. Голос манерный, астматический, как у Дорониной. Коса тонкой рыжей змеей мирно лежала на груди. Косу венчал красный бантик, в тон маникюру. Платье в пол. Спина ровная, будто палку проглотила. Глаза густо накрашены. Челюсть взглядом выбивает. На гримерном столе стакан с бутылкой коньяка, в пепельнице гора окурков. Не мхатовская, но старуха!

– А не подскажете, как найти кабинет вашего художественного руководителя?

– Значит, опять из газеты, – потеряла ко мне интерес и, перекинув косу за спину, уселась в свое кресло, – много вас тут топает.

Я показал удостоверение.

– А-а, так вы а-ля Гоша Ловчев! – снова засияла. – Не зря сослепу померещилось, что Гришкин призрак бродит по театру. Вот кому на телике светиться, клянчить наследство, а то подобрали непохожего. Тот скрипач даже на его ношеные тапки не тянет.

Представилась Ритой Подволодской. Ни о чем не говорило. В кино вроде не мелькала, хотя тут же добавила, что много снималась, особенно у Рязанова.

Предложила второй стакан и выдвинула стул рядом с собой. Пришлось отказать (на работе) и обойтись диваном у выхода. От этой гранд-дамы лучше держаться на безопасном расстоянии, и с него против воли любоваться породистым злом (иногда Прокышем так любуюсь, тот еще лукавый бес). Я вообще симпатизирую бывшим хулиганкам. С них песок сыплется при каждом кашле, а эти гусарихи продолжают для тонуса накручивать бигуди, выкуривать по пачке в день, в одиночку глушить коньяк, безвредно заигрывать с юношами, не выпадая из вечной игры между полами. Им до сих пор важно, как они выглядят и что о них думают. Из «большого спорта» только вперед ногами. Все элегантные бабушки были когда-то модными дамочками, а до этого – нарядными девочками. Мастерство не пропьешь. Такие артачатся с пеленок и до самого конца, переживают всех мужей, детей и даже внуков, снова выходят замуж, и в гроб их приходится загонять палками. Им некогда сидеть в поликлиниках с потухшими глазами, сдавать анализы, ругаться с врачами и думать о болезнях. А если в результате травмы или пережитого инсульта теряют возможность двигаться, то быстро угасают. Не умеют быть потерпевшими и жить по инерции, как растение. Страстно всем интересуются. Без наводящих вопросов сами все выложат.

– А вы тоже не верите, что он сын? – чиркнув зажигалкой, предупредительно поднес к ее губам пламя, когда та привычным движением потянулась к своей пачке. Оценила мою галантность – одарила чарующей игривой улыбкой. Зубы целые и белые.

– Сын не сын, а в жизни каждого мужика была такая, с которой все было, – с сигаретой, зажатой меж дрожащих пальцев, принялась наносить себе грим, следя за мной через зеркало. – Вот у тебя, Егорушка, была такая? Значит, будет, – уверенно пообещала и придирчиво оглядела свое отражение: смоляные брови криво взлетели вверх. Довольная увиденным, в качестве поощрения добавила себе коньячку, – и у Гришки была. Это уж потом он нашел себе подходящую. Приперся в Москву с голой жопой и тощей душонкой. Растиньяк в драных галошах. Вместо совести пустой желудок. Лидка поначалу вписалась в его систему ожиданий, какой должна быть московская невеста. Но он ошибся. Лидка, еврейская дочка, держала этого хитрого татарина на коротком поводке и в черном теле. Она же истеричка. И Лилька такая же припадочная. Неудивительно, в такой-то нездоровой гнетущей обстановке, где постоянные склоки и подозрения. А мужику после спектакля и на гастролях одного требуется – тепла и покоя. Вот Гришка от своей еврейки и погуливал втихаря. Сбегал из дома по любому удобному случаю. Ты думаешь, та