ещё мало сказано. Отец Фландрий годами в Новой Гвинее службу вёл. А

так как он ещё и медициной ведает, то часто хаживал в тамошние деревни

к туземцам, коль занеможет кто! Бывало, по нескольку дней жил в

джунглях, где звери дикие – самое меньшее, чего бояться надобно!

– Понимаю, понимаю… – протянул Куто. – Звери, какими бы дикими ни

были, на второй план уходят в сравнении с человеком.

– Да что ты понимаешь, сын мой! – опустошив уже второй бокал, Фландрий

обратился к Куто. – Что тебе ведомо! Каннибалы тамошние, они, думаешь, испытание для веры?

Куто пожал плечами, жестом отказываясь от вежливо предложенной ему

выпивки.

– Ага, скажите тоже, – сиплым голосом засмеялся послушник. – Отец

Фландрий, расскажите лучше, как вы три лета тому назад на Отшельничий

остров ступали! Пусть люд мирской тоже знает.

– Да ладно тебе, Обей! Скажешь тоже! – широким жестом святой отец

призвал послушника отступить со своей просьбой, а вот моториста —

наполнить ещё бокал.

– А что же вы так, – заговорил Куто, – святой отец? Нам вот с моим другом

скоро сходить. Были бы не прочь вашу историю узнать.

Куто обернулся и посмотрел на Гайгера. Скрипач, окончательно сбросив с себя

остатки сна, равнодушно пожал плечами.

– Да не скупитесь, ваша светлость! – заметно охмелевший моторист с силой

поставил бокал на стол и широко улыбнулся, глядя на Фландрия. – Расскажите.

Я который раз ваши истории слушаю – всё диву даюсь.

– Ну, черти! – выдохнул отец Фландрий и опрокинул очередной стакан, после

чего нахмурился, поднеся сжатый кулак к носу. Затем вновь его лицо приобрело

привычные черты, лишь блеск глаз выдавал подступающий хмель.

*И вправду, дело-то было тремя летами ранее. По долгу службы и воле Господа

нашего исполнял я вот это своё паломничество на ином судне, название

которого ныне неважно, поскольку много чего неважно после тех событий…

Шли мы, надо сказать, куда как медленнее, поскольку капитан тогдашнего судна

был человек неопытный, а штурман его, Яков, то и дело слюной зависти

истекал и всякий раз, проходя мимо острова какого, норовил капитана поучать.

Утром третьего дня пути, когда всего лишь один день отделял меня от

вступления на земли островов Соломоновых, как сейчас помню, жара стояла, духота, и ни намёка на ветер.

Яков, штурман тот, то и дело поговаривал, будто не в погоде дело было, а в

близком соседстве с Отшельничьим островом.

Ну, я, значит, спрашиваю, что за остров такой, почему доселе никогда о нём не

слыхивал. Капитан тоже удивляется, уже, надо сказать, косо на Якова смотрел, поняв, видать, каким тот по натуре человеком был.

Яков же с усмешкой ехидной отвечал:

– Остров совсем небольшой, в четырёх морских милях от нас будет. Называют

его островом трёх отшельников или же островом трёх старцев.

Я его, окаянного, спрашиваю, почему название такое, да почему никто про него

не слышал ранее.

– Остров тот мал, на картах многих не значится, – говорит Яков. – А

название такое оттого, что с давних пор, со времён многим неведомых, живут

там три старика, и никого более.

Ну, разумеется, я удивился, как иначе. Перекрестился, вспомнил имя Господа

нашего и спросил, что за старцы, почему там одни живут и, самое главное, откуда самому Якову об этом известно.

– Признаться честно, ваше преосвященство, известно мне про этих старцев от

тех матросов бывалых, что имели смелость на остров ступить, прервав свой

маршрут, – и в этом заявлении Яков не упускал возможности явить своему

капитану гордость за свою осведомлённость и опыт. – Говорят, старцы те, что

там с незапамятных времён живут, поклоняются многобожию, кое до принятия

креста всюду было. Якобы, от крещения спасаясь, старцы на тот остров путём