Наступило полное одиночество, которое не нарушали даже непоседливые мухи, также заблаговременно отправившиеся спать в недоступных для хозяйского пылесоса и тряпки домработницы местах до следующего лета. Оно стягивало его всё туже и туже, как будто он не переставал погружаться на морскую глубину, где уже ничего не могло помешать ему в его еде (неправдоподобно, скажете, но это его, а не ваши беззаботные ощущения!), скрываемой от посторонних глаз за тонкой кожей с родинками и надетым поверх домашнего спортивного костюма банным халатом в синий цветочек. И он целый день ел, лёжа при этом тем самым не проложенным растерявшимся кормчим курсом в пугающее никуда, животом вверх на любимом диване и глядя в одну точку на высоком потолке. Он нашёл её отсутствующим взглядом почти сразу, как устроился поесть. Нельзя сказать, что она его чем-то особенным заинтересовала или выделялась изысканным барельефом на завистливо-ровном белом фоне. Человек со стороны её вообще бы не заметил, сколько бы напряжённо ни вглядывался, прищуриваясь или протирая глаза фалангами пальцев что левой, что правой руки. Да и сам Вениамин Ростиславович вряд ли бы смог членораздельно объяснить при необходимости, чем она отличается от себе подобных на этой слабо освещённой торшерной лампой нависшей плоскости. Но необходимости не было, и она для него незатейливо светилась самой что ни на есть яркой Полярной звездой на чёрном безлунном небе, возбуждая перманентный аппетит и способствуя быстрому пищеварению, но абсолютно не указывая, в отличие от опытных просоленных шкиперов, единственно верное направление дальнейшего движения к получению многострадальной справки. На последнее он, по правде говоря, уже и не надеялся.

Нет-нет, не совсем так. Он представлял себя скорее крошечным необитаемым коралловым островком среди безбрежной центральной части Индийского океана, окружённым могучими иссиня-чёрными волнами, угрожающими в любой момент смыть его вместе с ветхим пристанищем диванного типа в бескрайнюю, кипящую ухмыляющимися физиономиями психиатрических пираний (то, что эти представители исключительно пресноводные и даже всеядные, было в данную минуту ему не так важно – важна была только их пугающая беззащитное незагоревшее тело хищническая натура) в белых медицинских халатах злобную вселенную с агрессивной средой для его рафинированного интеллигентного воспитания. Не сказать бы, что он был уж таким одиозным представителем той части интеллигенции, которую в народе давно уже справедливо прозвали вшивой, не способной уживаться с рабоче-крестьянским большинством, разговаривать с ним на одном языке или чувствовать себя среди него своей по русскому духу. Вениамин Ростиславович был точно не из этого шелудивого числа, его практический диапазон, не говоря уж о потенциальном, покрывал все возможные слои современного и перспективного, разношёрстного и гуттаперчевого общества. С этим проблем не было никогда и нигде, на родине или за рубежами оной. Везде он преодолевал отчуждение, непонимание, враждебность виртуозно под восхищённые или завистливые взгляды окружающих его сопутствующих людей. Но, однозначно, он никогда не пытался налаживать отношения в водной среде, в которой рыскали вечно неудовлетворённые количеством корма хищные рыбы, которые не разбирали, что и как глотать, что и как надкусывать, которые никак не прислушивались к здравомыслящим речам подводного мира. Мелкая рыбёшка – в желудок, крупная, но безобидная рыба – в желудок, нога огромного наземного животного, опрометчиво стоящая в воде, – в желудок, плывущий курортный человек – туда же; какая разница, в конце концов, сгодится всё, с паршивой овцы хоть шерсти клок. И так живут не только хищники с жабрами в воде – так живут хищники с лёгкими на разнообразной ландшафтной суше, именно так живут и двуногие хищники без шерстяного покрова с желчными мыслями на работе, на улице, в транспорте, на тестированиях, как ему казалось.