«Делайте всё сами тогда, господа при власти», – бесповоротно решил он для себя и ушёл в полночную тень от бледной Луны, превратился в незаметного городского обывателя. Он не Дон Кихот, он не хрестоматийный мечтатель, не борец с собственными иллюзиями, застывшими химерами, он не придумывал себе рыцарский мир. Если была минимальная возможность, он самоотверженно и, надо признать, успешно боролся за конкретное правое дело против конкретных системных людей, а не со сложившейся системой, не с нагрянувшим временем в целом ради пресловутого самоудовлетворения или самоутверждения.

Он умел, как никто, соизмерять свои реальные, а не декламируемые на всех городских углах способности. Он буквально понимал все нюансы многоликого существования. Для него важно было сделать само дело, в этом он был непревзойдённым. Если дело завершено, он прятался за своим талантливым письменным столом, этим предметом роскоши, как считал один оригинальный литературный персонаж, становясь обычным, отстранённым от текущей горным ручьём карьерной борьбы академическим червём. Сидя, скажем, в метро, люди видят перед собой множество таких же, как они, простых затравленных мещан. И кому в такой ситуации придёт в голову, что вот этот напротив моложавый, в джинсах и футболке, с рюкзачком и есть если не тазик обычного гения, то уж кастрюля редкого таланта точно. «Чудно всё завелось теперь на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький – как его узнаешь, кто он?» Как понять? Как разглядеть что-то важное в том, кто скромно молчит и ни на кого не смотрит? Пролетарий, одним словом, или (что ещё страшнее) вымирающий интеллигент – птерозавр, который когда-то куда-то летал-летал, летал-летал, активно размахивая огромными нескладными крыльями, и долетался в конце концов, бедолага. Почему для некоторых категорий людей не придумали свою Красную книгу и не защищают их законодательно всем мировым, плохо цивилизованным уже давно сообществом как уникальные исчезающие виды? Чем такие редко встречающие в диком обществе «человеки» хуже редких видов фауны из дикой природы? И кроме того, разве зачастую «человеки» не есть полноправные представители той же самой фауны? Чем они так хуже синего кита или снежного барса? Правильно же написал в одном из своих произведений один французский автор: «Для чистых сердцем, как для индейцев, надобно устроить резервации». Не поспоришь с известным оригиналом. Ненормально так в мире сложилось, по-глупому, как-то всё наоборот: умные говорят правильно, но этого не делают, неумные говорят неправильно, но это делают, способные руководить – не руководят, неспособные начальствовать – начальствуют. Парадокс, скажете? Нет, это гармония негармоничного или нормальная ненормальность, в результате – это просто среда обитания нашей жизни.

А жизнь всегда продолжается, она никогда не останавливается, хоть помри, хоть что, она не ждёт (ещё чего!), она торопит за собой, и люди спешат, опасаясь не успеть. Куда не успеть? Да в том-то и дело, что никуда, но обязательно надо поторопиться отсюда, и поэтому просто идут, нет, несутся туда, куда-нибудь; главное – побыстрей за нетерпеливой жизнью, рискованно идущей на обгон и перегораживающей дорогу позади себя кучами аварий тех, кто не смог угнаться за ней.

Вениамин Ростиславович и это также понимал прекрасно, поэтому сразу же после возвращения на не ожидающую его родину, не давая жизни стремглав убежать вперёд бесследно, не оставляя следов на песке, договорился с друзьями о своей «тыловой» работе в институте. Это было сделать легко. Во-первых, у него были соответствующие связи в сфере образования и науки. А во‐вторых, кто из тесного братства ректоров-проректоров не мечтал заполучить крупнейшего специалиста в свой коллектив? Это престиж, внимание научной общественности, повышение надутого индюком рейтинга, в конечном счёте – увеличение адресных бюджетных ассигнований.