– Вот, возьмите и не забудьте в регистратуре поставить печать, – наконец, облегчённо напутствовал он, доброжелательно прощаясь.

Около регистратуры скопилась вытянувшаяся змейкой очередь вдоль тощего коридора, но печать можно было поставить, минуя ожидание, начиная с хвоста. Вениамин Ростиславович, пока ждал печать, посмотрел на настенные часы за стеклом – на всё про всё ему потребовалось около часа. Теперь оставалось получить только последнюю справку, и после этого можно будет спокойно, с чувством выполненного долга ехать домой к жене. Он был доволен, что уложился в один день, поскольку теперь он точно успевал оформить все документы до начала занятий и приступить уже к подготовке конкретных лекций.

Минут так через пятьдесят он увидел знакомые ещё с юности очертания психоневрологического диспансера, который располагался в неказистом красном кирпичном трёхэтажном, отдельно стоящем строении, очень давно не чувствовавшем на себе зарубежных ремонтных рук строителей. Словно нарочно ненормальное здание вдали от нормальных, психи поодаль от здоровых, будто бы сразу, с самого начала, кто-то позаботился изолировать сумасшедших врачей и сумасшедших пациентов, направить их поток движения в сторону от основного. Эта процедура, конечно, понятна, но чем провинился бедный дом? Он разве сложен из ненормальных кирпичей?

Вениамин Ростиславович занял очередную очередь в регистратуру. Он стоял спокойно, умиротворённо, не обращая внимания ни на время, ни на медленное обслуживание. Он был в этом помещении много раз: когда учился в школе, когда поступал в институт, когда поступал в аспирантуру, когда оформлял документы на командировку за границу. Всё было предельно просто. У него в руках было направление из отдела кадров, сейчас он протянет его вместе с паспортом в узкое окошко, там быстро его фамилию сверят с картотекой, убедятся, что он не состоит на учёте, поставят штамп на обратной стороне, и он пойдёт к метро не спеша, прогулочным шагом, наслаждаясь тёплым, приветливым вечером. Он уже даже почувствовал ясный запах проступившей на поверхность желтизной осени, которая с успехом имитировала прошедшее календарное зелёное лето. Очередь, наконец, подошла.

– Поставьте мне, пожалуйста, штамп, вот тут направление из университета и паспорт, – сказал он, нагнувшись к полукруглому окошечку, в которое медленно вплыла усталая морщинистая физиономия пожилой сотрудницы времён строительства помещения в склеенных на переносице очках и с неестественно увеличенными глазами, помигивающими в такт настенных часов над стойкой регистратуры, и с вызывающим настороженность голосом.

– Мы штампы больше не ставим, вам надо сначала пойти на приём к врачу. Могу дать талончик на сегодня, но это посещение платное. Заплатите сразу же? Давать талончик?

Вениамин Ростиславович немало удивился новшеству, но совсем не растерялся и без колебаний согласился получить платный талон на бесплатный приём. Банковские карты не принимались, поскольку платить следовало не в окошке, а поодаль стоящему одинокому автомату, эстетически признающему только аккуратные бумажки, мятые и откровенно старые обиженно отвергающему. Не круглая такса вносилась круглой купюрой в автомат, который никакой сдачи даже и не думал выдавать. Разве он, подневольно увезённый из родного дома и поставленный в чужом окружении аппарат иностранного производства, виноват, что у вас не было для него без сдачи в местной валюте. В качестве компенсации он всё же неохотно, с ворчанием высовывал чек и начинал нетерпеливо ждать следующего округлённого в большую сторону подношения.