– Ну, кто ты такой? – не мог пока что потенциально даже.

Я чувствовал за собой какое-то прикрытие, но также и понимал, что его мало не только для дополнительного вопроса к ней, но и потенциального разлегания на пляже вместе еще более-менее. Так-то бы наоборот, но не могу от нее отказаться даже в мыслях.

Мы отъехали, и я решил запомнить на всякий случай, что ни одного из немцев:

– Так и не расстреляли. – С другой стороны:

– Меня тоже.

Я тронул паровоз, но скоро начал возмущаться:

– Что-то всё так похоже!

– Окей.

– Я думаю, мы никуда не едем.

– Это не в твоей компетенции, – сказала Елка, я даже отшатнулся от такого предположения, но больше оно мне ничего не сказало, но я еще некоторое время не убирал голову из-под пространственного расположения кабины пилота.

Но всё равно, мне казалось, что этот встречный ветер уже был моим спутником, – но только:

– В обратном направлении! – и только сейчас решил, что мы едем назад.

Но поезд проскочил мимо Кр-асивого Места, как пассажирская Стрела, мимо кладбища, даже не задумываясь:

– Могут и здесь быть живые, как Алан Тьюринг, забитый в гроб еще не совсем живым.

Я сказал живым? Ну, может быть, и так.

– Где медведь? – спросил я.

– Спит.

– Хотел спросить его.

– Говори, я отвечу.

– Кто будет бросать уголь в топку паровоза?

– Ты не можешь?

– Нет.

– Почему?

– Потом деревенение спины переходит и на судороги мозга.

Впереди был мост через реку. И я кивком головы сообщил ей об этом.

– Не беспокойтесь, дорогой сэр, он сломан.

– Я не верю.

– Почему?

– Ты должна была говорить об этом раньше.

– Прости, я задумалась.

– Я тебе не верю.

– Хочешь немного секса?

– Во-первых, я не знаю, как у вас это делается.

– Во-вторых?

– Что во-вторых? Ах, во-вторых, ты хочешь, чтобы я не заметил:

– Мост частично разрушен, – сказала она.

– Уже поздно пить даже чешское безалкогольное пиво – мы упадем в пропасть на дне которой находится вода, и не разобьемся только в том случае, если глубина достаточна для замедления нашего свободного падения.

И упала на меня, но, увы, в создавшемся расслаблении я:

– Ничего не смог, – и постарался перевести эту ситуацию в высокомерие Высоцкого:

– Он ничего не смог. – И паровоз остановился, хотя и постепенно, а также на самом краю кончающегося моста.

– Я его строить не буду, – сказал после всего.

– Скажи спасибо, что я поняла твое сообщение, как трансляцию восприятия мира медведем.

– Но я не умею, честно!

– Хорошо, соври пару раз, но сделай! – так же, на повышенных тонах ответила она.

Слишком много препятствий, согласился и медведь.

– И я его понимаю, – сказал я, – надо поворачивать назад.

– Немцы – уверена – уже сообщили о нашей опасности.

Я потер лоб, потом всё же ответил:

– Не думаю.

– Ты и медведя принимаешь за немца? – спросила она, про себя ничего.

– Прости, но я тебе напомню: я тоже немка.

Сердце ёкнуло. Ибо одно из двух: должен быть еще один человек, который и есть еще один дополнительный немец, или она безответственного намекает на меня.

– Пока ты не извинишься, я ничего делать не буду.

Тем не менее, чтобы подтвердить нашу неспособность, мост начали строить, но без медведя – он только командовал.

– Это и лучше, – сказала она, – ибо даже я иногда забываю, то он соображает намного больше некоторых.

– Так это, он обычный медведь?

– Я не знаю, – ответила она, и тут же разделась.

– Опять?! – ужаснулся я – хотя и не так сильно, как следовало бы, в случае, что, прости, но уже вот так, – и чиркнул себя по горлу.

– Ладно, – ответила она, – я согласна, если сегодня работать не будем, но головой всё равно придется.

И решили, но только к вечеру, что надо искать объезд вокзала, где мы были намедни.