– Я априори предположил, что было лето.

– А сейчас?

– Не знаю.

– Ну, попробуй сам догадаться: снег, когда бывает?

– Не бывает вообще.

– Да? Почему?

– Слишком много вопросов, мэм, тебя для этого приставили ко мне шпионить? Впрочем, как хочешь, я не думаю, что мне придется взять тебя с собой.

– Я и не собиралась.

– Почему?

– Это был только контрольный участок пробега, который кончился для тебя очень печально, ты не прошел отбор.

– Кто теперь поведет? А! понял, понял, вот, кто открутил эту пробку, тот и призер этих олимпийских игр?

– Ты на меня думаешь?

– Нет, кто-то раньше постарался.

– Я могла и дольше.

– Что, дольше, то, что раньше? Я тебе не верю, врешь ты чё-то всё.

– Ладно, твои лукавые намеки мне понятны, но они останутся без претензий, мы уже пришли, а мне пора уходить, так как деградация за запретной зоной начинается раньше, чем думают обычно.

– Ты не стабильна на территории Земли?!

– Только на некоторой ее части. – И почти, как сквозь землю провалилась, вильнув последний раз хвостом через одно дерево.

Но сказать, что это вымысел, язык не поворачивался, было очень похоже на правду.

Я спустился с откоса, потом на него поднялся – похожий был впереди – и там стоял паровоз. Его еще не было видно, но белый дымок ожидания вспыхивал впереди, как приманка:

– Их либэ дих. – Но меня ли именно, я еще не надеялся до такой степени, чтобы спеть, пытаясь спуститься вниз:

– Если ты рукой мне махнула с откоса – я там, на паровозе, буду обязательно.

И подкравшись к нему тихонько сзади, решил:

– Какая-то Прохиндиада спит прямо у топки паровоза и перед ней поленница отборных березовых дров показывает:

– Я здесь живу, поэтому сам и думай чё те надо.

– Ну, на секс не думаю, что она может рассчитывать, а так:

– Могу взять кочегаром.

Но не отреагировала, ибо спала, как убитая.

– Можно только удивляться, что ее здесь медведь не сожрал, – сказал я так громко, что она проснулась и ласково молвила:

– Отвали, Мишка, – а что здесь за Мишка, кроме медведя – вряд ли известно.

И что оказалось всего ужасней этот медведь пришел:

– Хау а-р-р ю-ю?

– Май нэймз? Ты думаешь я знаю?

И вот так даже непонятно было, кто что сказал, хотя на медведя я, конечно, не подумал.

Она проснулась и сказала, что от медведя ожидать плохого не надо, но держаться от него лучше на расстоянии пяти метров – так он будет меньше резвиться и приставать со своими неуместными услугами.

– Ты это серьезно?

– Попрошу – если по-русски, то – на вы.

– Если вы серьезно, я могу вообще не разговаривать.

– Как тогда просить?

– Что?

– Ну, если ты будешь у меня просить.

– Не могу додуматься, что у вас, мэм, можно просить, если вы прожили в лесу все четыре года войны.

– Какой войны? Впрочем, если вам интересно, я могу общаться с медведем.

– На его языке?

– Без языка.

– Что за секс без языка?

– Дело не в том, сэр, что секс существует, а в том, что он существует не в одиночестве.

– Вы думаете, и им можно заниматься в уме только?

Она промолчала и взялась за лопату, паровоз пошел быстрее, хорошо, что хоть что-то стало мне понятно – он кочегар. Почему?

– Есть захочешь – если есть работа, – ответила она, однако, через медведя. Удивительно, честное слово! Но уже начало приедаться, как то, что было, а теперь, увы далече, впрочем, как и раньше.

– В голове у человека есть своя Энигма, – сказала она, и ясно:

– От души.

– Ты неправильно бросаешь эти колуны в топку паровоза.

– Покажи, как надо.

И показал, удивившись, что огромное полено улетело так далеко, что при попытке его достать обратно, я оставил в этой топке пилотку, подаренную мне Ваном, как символ, что каждый на пенсии может стать офицером. Или, по крайней мере, его фуражка будет об этом напрямую свидетельствовать.