Hannibal ad Portas – 3 – Бронепоезд Владимир Буров

Был, кажется, новогодний банкет в большом новом ресторане, я в нем главным не был, но имел какое-то отношение, и смог в переполненном уже заказанными местами зале найти и согласовать два места, для себя и:

– Кра-ой Ольги, – почему-то вернувшейся, неизвестно каким образом первой любви.

Получалось, что история, с этого места пошла заново.

Одновременно со мной выбирал место Ларик – не знаю уже точно, как его звали в реальности – армянин, и получилось рядом – больше уже вообще мест не было.

Но когда пришел вечером – всё занято, и я не нашел, ни Ларика, где он нашел себе новое место, ни ее, Ольгу.

Я вышел на палубу – палубы нет. Но в глазах, к счастью, не помутилось.

Я спросил первого штурмана:

– Почему такая маленькая качка?

– Дак, рельсы, мил херц.

– Что значит, рельсы? – И добавил, мирно рявкнув: – Право, руля, лечь в развороте.

– Мил херц, мы еще не на конечной станции, где есть разворот, даже в обратную сторону.

– Всё, что мы можем сделать – это ускорить ход, – ответил машинист.

– Давай, давай, баскетболист, не морозь шкуру белому медведю!

– Боюсь давление превысить.

– Превышай.

– Впереди еще один парусник.

– Дави, я здесь никого не знаю.

– Спасибо за разрешение, но боюсь превысить.

– Давление? Превышай!

– Наши возможности, сэр.

– Почему?

– Мы идем ему навстречу.

– Я звал тебя и рад, что вижу!

– Вы недостаточно самонадеянны, чтобы предвидеть.

– Не могу же я, как командир этого соединения, быть полным ослом, как ты себе это представляешь?

– Выгляните в окно.

– Спасибо за предложение, но узнай, пожалуйста, какой сейчас ветер, северный?

– Нет.

– Какой?

– Кажется, уже поздно пить даже холодную воду из-под крана.

– Хорошо, завари мне кофе прямо из парового котла.

– У нас пробка сорвана, боюсь совсем вылетит.

Тем не менее, кофе в запасах было, и более того:

– Пить можно!

– Пенка?

– Спасибо, если надо, я сам плюну.

– Но у вас уже есть пенка.

– Что это значит, кто-то уже плюнул?

– Нет, наоборот, у этого кофе не должно быть пенки.

– Да? Я не знал, что ты потенциальная колдунья.

– Прости, но ты не заблудился? Ибо должен был сам знать, мы никогда не пьем крепкий кофе, а у слабого с пенкой напряженка.

– Так это растворимый?

– Вот, вот, о каком растворимом кофе может идти речь, если его не бывает.

– Не бывает? – спросил я.

– Нет.

– Ты из какой деревни приехала сюда?

– Ты почему называешь меня на Вы?

– А что, ты беглый каторжник?

– Выходит, мы совсем не понимаем друг друга, так как я решил, что не просто так, а Связной.

Я настолько запутался, что попал то ли к Белым, то ли к Немцам, что действительно:

– Забыл, делятся ли люди здесь на половых и бесполых, или эти мысли пришли ко мне с испуга, что перепутал координаты Земли и Альфы Центавра.

Но то, что он недоволен тем, что, что назвал ее она, говорит о каком-то несовпадении в наших позициях, расположенных фрагментарно вокруг этого, настоящего мира.

И вот так, чуть не запутался вокруг простого вопроса: всегда ли у кофе бывает его пенка? Теперь уж даже я сам, кажется, не знаю ответа, так как организм сам приспосабливается к действительности, в которую попал и прежде, чем болтать в следующий раз – надо тянуть время, или уж молчать по поводу таких тонкостей:

– Это хочу, а другое, простите, почти ненавижу.

И так и рявкнул ему – если он так хочет, чтобы его называли:

– Ничего нельзя никому доверить – всё надо делать самому, – и так поддал пару, что красно-белые колеса паровоза так крутанулись, что пропустили рельсы между собой в холостую.

И я вынужден был согласиться:

– Это не бриг, который, не хочет и не хочет лечь в развороте, а действительно, какое-то чудовище очень похожее на паровоз, который, я думаю, тоже не ожидал меня здесь встретить.

– Как и я его!

– Разрешите сдать в комендатуру шпиона? – спросил машинист на конечной станции.

– Не надо миндальничать.

– Что-с? – простите.

– Расстреляйте сами, какие еще вопросы, – сказал Ванов.

– Он не просится.

– Что-с?

– Говорит, направляется с донесением в штаб фронта.

– Да вы, чё там, совсем очумели? Здесь нет войны.

– Почему?

– Не бывает.

– Сомневаюсь, товарищ, ибо, да, Гражданской, может быть, уже нет, но началась новая.

– Тоже Гражданская? – Ванов открыл ящик стола, но пистолета в нем не было, чему он слегка удивился, ибо: и не должно было быть:

– Какие наганы – пистолеты, если кругом Зоны – отымут и фамилиё не спросят.

– Хорошо, передай ему паровоз.

– Ему?

– Да. Что тебе непонятно?

– Там пробка сорвана, он не справится.

– Справится.

– Пусть скажет, что такое пробка.

– Ты и есть пустая, без бутылки пробка, – ответил тот, кто уже не знал, как себя еще называть, если не так, как его приняли: шпион.

Тем не менее, возникли разногласия, на которые Ванов решил махнуть рукой, ибо первый машинист сказал:

– Я с ним не поеду, так как мы разного пола.

А второй не замедлил с провокационным ответом:

– У меня нет пола.

– Если бы у вас на самом деле не было пола – вы не знали, что это такое – проваливайте.

– Не беспокойтесь, начальник вольного поселения, я ее с собой не возьму.

– Всё! – вдруг рявкнул Ванов, – я сейчас вызову доктора, если он еще не напился.

И док пришел, но сказал, что скоро обед, и поэтому:

– Не буду руки марать медосмотром всякой твари по паре, а скажу так, что сразу можете и записать: оне обе, как медведь, который намедни пробегал через рельсы, не имеют пола, как и все бывшие зеки.

– Впервые слышу такое всеведение, ибо как они трахаются тогда уже совсем непонятно.

– Не знаю, как они трахались там, в плену у немцев, или на зоне, но здесь их трахает паровоз, который они постоянно ремонтируют.

– Сказки.

– Здесь не рюмочная и не персональная богадельня, чтобы жить, как вам хочется, поэтому всем выйти вон и одновременно разойтись по своим рабочим местам.

Но только они вышли, как телетайп простучал на вышке и спустил ему в окно бумажную ленту идентификации:

– В вашу сторону направляется шпион для захвата бронепоезда. – И:

– Необходимо его разочаровать.

Что значит, разочаровать, Ванов не понял и решил подумать за обедом или так и сказать ему при встрече:

– Забудь, что ты шпион.

Зайдя на кухню, он так и промямлил шефу, заму и одновременно самому повару в его одном лице:

– Ты на шпиона сварила доппаек?

– Послушай, Ванов, я сейчас твою голову сварю в супе, так как медведь опять не попался, и мяса, следовательно, опять нет.

– Добавь тушенки.

– От себя, что ли, отрезать?

Тем не менее, он сел обедать рецептом из кедровых шишек и местного картофеля из ботвы.

– Почему шишка без орехов? – спросил Ван.

– Были.

– Что это значит?

– Наверно упал на дно пятидесятки.

– Почему не варишь мне и доктору в отдельной кастрюле, как я тебе приказывал?

– Свою кастрюлю доктор уже забрал.

– Да? Но в принципе правильно, без мяса варить долго не надо.

– Да было мясо, что ты пристал!

– Да? Почему варится отдельно?

– Его забрали.

– Так бывает? Медведь, что ли, приходил за своим отрезанным кусищем?

– Медведь – не медведь, а были люди.

– Беглые зеки?

– Вряд ли, ты бы знал.

– Да уж, сообщили раньше, чем они сюда добрались.

– Разве не сообщили?

– Да сообщили, но я, получается, ничего не понял.

– Думал, опять про шпиона наврали?

– Что значит, опять, я только первый раз сегодня об этом слышу.

– От меня?

– И от тебя, в том числе. Или ты, думаешь, что мы говорим про разных?! – ахнул Ванов, и попросил подать побыстрее второе, – надо пойти проверить получше нового машиниста.

– Пока они не уехали?

– Да.

– Они уже уехали, я тебе сказала, что мяса нет?

– Да.

– Они его забрали.

– Да ты что!

– Сказали, что сегодня постный день, чтобы ишаки ели мясо.

– Значит, точно, ты не тем отдала, это были зеки. Ну, ты и дура, всё-таки, Зинка!

– Нинка.

– Хоть Нинка – всё равно не женюсь, будешь теперь заместо мяса ходить ко мне ночью пять раз в неделю.

– Уж лучше я тогда останусь здесь навсегда.

– У меня не хочешь?

– Всё равно, хоть и у тебя.

– Почему всё равно?

– Эти прохиндеи, которым я отдала всё мясо, сказали, что теперь секса больше не будет.

– Почему, про бесполых, что ли, плели?

– Да, теперь, что есть, что нет – никакой разницы.

– Жаль.

– Почему? Ты думаешь, это были не беглые зеки, а один из них, по крайней мере, шпион?

– Точно! Тебе бы в контрразведке работать.

– Так я и работала.

– Что?

– Говорю, что я здесь не только для того, чтобы за тобой следить, но и отрабатываю выговор: как поймаю хоть одного шпиона – сразу выйду майором.

– Я тебе не верю.

– Когда поверишь – меня разжалуют за отсутствие спецификации.

– Надеюсь ты знаешь, что за сочинения – сознательную выдумку, вранье, просто по-простому, тебя ждет понижение в уборщицы, как минимум, а скорее всего, пойдешь на лесоповал сучья рубить у сосен.

– Спасибо, что не у елей.

– Почему?

– Когда рубят ель, мне кажется, что Новый Год уже больше никогда не наступит, как не наступил этот для этой ели.

И она показала в окно, которое здесь было, но было также и забито. По причине предварительного воровства продуктов, вплоть до картошки, которая, в принципе, росла прямо тут, под окном.

– Окно забить, картошку ликвидировать, как контрреволюционную пропаганду желания есть, есть, есть, а потом вот докатились уже до полного:

– Ржанья.