– Жранья, сэр.

– Я тебе, да, именно сэр, дура.

– Хорошо, я это запишу, потом дам телеграмщику на вышке, чтобы отправил в какую-нибудь инстанцию, а потом за тобой придут, когда не ждешь.

– Вот пока не отправила, теперь точно пойдешь рубщицей веток у сосны.

– Лучше я пойду собирать кедровые шишки.

– Поздно денатурат запивать брагой – это прекрасное время подошло к полному концу.

– Кто будет работать зав производством?

– И помощником повара, и поваром, и зав производства будет теперь вертеть проверенный человек.

– Вот тот шпион, которого все искали, а ты, Ванов, решил спрятать здесь, подальше от взглядов налоговой инспекции в лице командарма Манова.

– Что ты несешь, хглупая, Ман сам кого хошь может расстрелять без суда и необходимого – так-то – последующего следствия.

Но все же решил записать на всякий случай позднего раскаяния, когда придут и за ним, а сказать-то, собственно, будет и нечего.

– Скажу что-нибудь ужасающее и меня отпустят раньше времени или, по крайней мере, прикончат более безболезненно, чем это обычно делается.

Сказано – сделано:

– Спрятал в соседней со своей хибарой поленнице.

И забыл. А когда нашел по наводке местного стукача – вольного уже, практически, поселенца:

– Всё, – как он докладывает, видящего в своих просто-напросто снах, которые можно записать на магнитофон, но, к сожалению:

– Их еще не изобрели! – Но слухи ходили, и даже доходили даже сюда, что:

– Всех пишут без исключения. – И не может быть, чтобы одна только Контора принимала в этом участие.

И тут же, после небольшого трахтенберга одной лесорубщицы, побежал на вокзал при Южном Порте, как же майор Ман придумал называть этот пристанище:

– Паровозов, бандитов и их Сонек Золотых Ручек, хотя и в ближайшем прошлом простых слуг немецкого халифата.

Он побежал на пристань, совершенно забыв, что имеет – нет, не в личном пока что распоряжении – но всё равно мог занять у вольноопределяющегося Стука – паровоз, хотя и не знал, что этот, второй паровоз, уже перешел в полную собственность вольноопределяющегося, так как мост в будущее счастье был разрушен:

– Силами Природы.

Немного поблуждав между равнодействующими и направляющими, Ван добрался до паровоза, когда он уже собирался ехать, а куда – спрашивается – если приказа не было.

– Куда?!

– Что-с? – высунулся машинист. И добавил: – Не беспокойтесь, господин прапорщик, мы только что прибыли.

– У м-меня, – начал он заикаться после Господина Прапорщика, – приказ искать шпиона.

– Мы не против, – высунулся второй.

– И я уже решил, – продолжил Ванов, – отстранить вас обе-обоих до особого распоряжение Мана.

– Кто поведет эту Стрекозу?

– Есть человек уже проверенный? – поинтересовался и второй.

Ван решил, что они всё знают, и выдал поданное ему, как в былые временя – жаль, что не эскимо – потому что без палочки и без так любимого всеми анти-диабетчиками:

– Шоко-Лада, – ибо Шок и его пок-Ладистость никто еще не додумался, как можно совместить.

– Вы сможете меня простить, если я не шпион, а только просто так, – сказал один из них.

– Что это значит, саботаж? – пошел Ван нахрапом в разведку.

– Нет, но я сам сразу пришел сюда из немецкого плена.

– Что-с? – простите, милейш-ший.

– Да, вот так, – поддержал его второй, – он сам мне рассказывал и могу подтвердить, что он говорит правду.

– Ты так решил?

– Да.

– Почему?

– Он плохо говорит по-немецки для систематического уровня жизни за границей.

– А ты?

– Почти, как он.

– Да? А ты откуда знаешь эти пару слов: зик хайль и дранк нах остен?

– Я ходил в лобовую на их бронепоезда.

– Ты?!

– Не понимаю, что здесь удивительного.

– Ты на немца, даже на американца, похож больше, чем он.