– У меня маскировка, а он прет, как подсадной на Плешке.

– Ничего не понимаю? – еще больше удивился самому себе Ванов, – ибо, второй?

– Второй?

– Я имею в виду, здесь нет никого третьего? – и сам полез на паровоз, как будто он был почти его собственный.

– Что?

– Странно, ибо куда вы дели моего стажера?

– Вы уверены, что стажер один может кататься на паровозе? Ты видел? Я нет.

– Я тоже никого не видел, кроме медведя.

– Нич-чего не понимаю.

– Вам надо сравнить этот паровоз по документам с тем, который раньше был в наличии.

– Документ у меня при себе, – сказал Ванов, и слез с подножки.

На разгоряченном тендере он прочитал:

– Меня не догонят, – это было написано здесь раньше!

– До нас?

– До нас здесь никого не было, этот паровоз шел, как камень на дно, хотя и пущенный из рогатки по яблоку из соседнего сада, так как своего у него никогда не было, – ответил второй.

Ванов еще раз обошел вокруг паровоза, но других мыслей всё равно не появилось, он сказал:

– В виду того, что я почти всегда верю телеграфу, а вы всё равно ни в чем не признаетесь, один будет всё равно шпионом, а другой сбежавшим с вольного поселения самозванцем.

– Это хорошее предложение, – сказал один, – но тогда кем будет тот – один из вашего контингента – когда он найдется, инопланетянином, что ли, из Черной Дыры, единственно, чем-то оставшимся на небе.

– Давайте так, ребята, кого пустит к себе его Маша Растеряша – тот и повар.

– Повар?

– Да.

– Так может лучше наоборот: машинист.

– Это, кто сказал?

– Вот видите, я так-то еще недостаточно хорошо могу вас различать, а после мной уже принятого решения и его безосновательной отмены – точно:

– Запутаюсь, с кого за что спрос.

– Так может и она нас не запомнит, и так и будем ходить к ней по очереди – это же не вместе, когда очевидна разница.

– Да? И в чем разница, если она будет? – поинтересовался Ван.

– Ах, вот в чем оно дело! – чуть не разом возопили приезжие, – давно надо было сказать, что хочешь иметь нас посаженными отцами на своей свадьбе на ней!

– Да, так-то, без достопримечательностей, она не замечает меня, что есть, а ей ничего не представляется.

– Нет.

– Нет, это уж слишком.

– Нет?

– Нет, если представится возможность будем иметь в виду.

И когда Ванов немного отвалил за паровоз пас-сать, договорились, что это лучше, чем ничего.

– Боюсь недолго придется стоять в очереди, – сказал один.

– Можешь не беспокоиться, я справлюсь не только за двоих – за троих сумею.

– Да не может быть! Еще два вместо одного могу поверить, но три – ни за что!

Возникает вопрос, был ли этот третий? Пока неизвестно. И, если наоборот, то известно ли хоть одному из них, что он прибыл сюда не на побывку, а как бывший зэк?

– Я не ссыльнокаторжный, – сказал один из них, как только Ванов исчез за высоким бруствером еще не очищенных бревен.

– А я, – но продолжить пока что воздержался.

Давай договоримся так:

– Дай угадаю, – сначала ты, потом я, – а потом посмотрим, догадается ли она, что мы разные?

Мы пришли в столовую, но повариха так разволновалась, что она уже не шеф-повар, заготовщица и просто суповарка, что ничего не было готово.

– В чем дело? – спросил Машинист.

Я пока промолчал, – потому что никак не мог считать себя диверсантом, но и только помощником этого машиниста быть не хотелось.

– Хотим харчо с бараном, – сказал я.

– Так я и говорю вам русским языком, или по-немецки еще надо? – сказала кухонная комбайнер-ша.

– Что ты говоришь? – спросил Машинист, и посмотрел на пустую алюминиевую тарелку глубиной в свой кулак.

– Его, что ли, тебе сварить? – спросила она, и добавила: – Тем более, я вообще теперь не знаю, что мне делать, так как Ванов сказал: