Жанетт. Глаза – два осколка алмаза, впиваются, сверлят. Не говорит. Ни звука, ни шевеления губ, только этот взгляд, тяжелый, как камень, брошенный в тихий пруд моего сознания. Волна пошла, муть поднялась, мысли – рыбешки испуганные мечутся, не понять, что там на дне, что она там видит, чего хочет. Понять без слов. Слова – мусор, шелуха, прикрывают суть, прячут, как старая тряпка дыру на штанах. А взгляд – пронзительный, просвечивает насквозь, видит все кишки, все тайники, все шепоты и вздохи, что прячутся за фасадом вежливости и улыбок. Без слов. Разве можно понять без слов? Слова – костыли для хромой мысли, а тут – без костылей, на ощупь, в темноте. Но темнота эта – не простая, она – ее темнота, пропитанная ее желаниями, ее ожиданиями, ее, черт побери, надеждой, что я пойму. Надежда – липкая паутина, запутаешься – не вырвешься. И в глазах ее – эта надежда, немая мольба, приправленная щепоткой угрозы. А вдруг не пойму? А вдруг окажусь тупым бревном, неспособным уловить тончайшую вибрацию ее душевных струн? Позор! Провал! Она же ждет, она верит в мою проницательность, в мою… эмпатию. Слово вычурное, как кружева на потрепанной юбке. Понять. Что она хочет? Внимания? Сочувствия? Или просто помучить меня своим взглядом, поиграть в молчанку, как кошка с мышью, прежде чем… прежде чем что? Непонятно. Туман. В голове – каша. Глаза ее – два фонаря в этом тумане, светят прямо в лицо, слепят, не дают сосредоточиться. Надо отвести взгляд. Нет, нельзя. Проиграю. Она это почувствует. Надо выдержать. Смотреть в ответ. Но что видеть? Что искать в этой бездне черных зрачков? Там – отражение мое и тень ее собственной тени. Время тянется, как резина, липнет к пальцам, не оторвать. В воздухе – напряжение, как перед грозой. Вот-вот молния ударит, расколет тишину громом слов. Но она молчит. И я молчу. Загадка. Бездонный колодец желаний и невысказанных мыслей. И все это – в ее взгляде. В этом тяжелом, молчаливом, обжигающем взгляде Жанетт. Понять без слов. Попробуй тут пойми.

– Платье, туфли, ресторан, вино, опера, твое отношение ко мне, все это для меня как сон, я не привыкла к такому. Не привыкла к этому шепоту, к этому… вниманию. Как будто надела чужое платье, слишком красивое, слишком легкое, и боюсь испачкать, боюсь порвать. Два дня. Два дня осталось, как капли яда, медленно падают в чашу времени. Два дня – и все. Возвращение. Возвращение… куда? В туманную даль прошлого, в ту серую клетку, где дни – как бусы однообразные, нанизаны на нить уныния? Вернуться… к прежнему? Как можно вернуться в реку, которая утекла? Как можно снова надеть старую кожу, когда новая – вот она, дышит, шепчет, манит? Нет, не смогу. Разлом. Трещина в мироздании. До и после. До – тусклый свет, после – ослепительное солнце… или пожар? Кто знает, кто знает… Что ты сделал со мной? Добро? Зло? Разбил старое зеркало, показал осколки… и в них – новое отражение, смутное, незнакомое, пугающее и… манящее. Обрушил ли ты мой мир, построенный из песка, или вывел меня из пещеры на свет? Туман. Густой, липкий туман. Будущее – в нем, за пеленой, и я… иду туда, как слепая, на ощупь, не зная, что ждет меня за поворотом. Хорошо ли это? Плохо ли? Ответа нет. Только туман и… благодарность. И страх. И… неизвестность. О, неизвестность… сладкая, горькая, пьянящая…

– Ты умеешь плавать? – спросил я, в надежде отвлечь ее от тяжести, сковавшей ее мысли, словно от пут, невидимых, но ощутимых.

– Умею ли я плавать? – переспросила она, и в улыбке ее скользнула тень былого, как легкая рябь по поверхности спокойного озера, лишь намекая на глубину, что таится внизу. – Рыбой? Дельфином? Когда-то, да. Тогда вода была моей стихией, продолжением меня самой, и я, казалось, могла дышать ею, жить в ней, растворяться в ней без остатка. Тренер… да, он верил. Но потом… потом что-то сломалось. Не винтик, нет, не так грубо. Скорее, тончайшая нить, связующая меня с той собой, с той рыбой-дельфином, истончилась и оборвалась.