– Вступаю я…

– В лоно истинной апостольской церкви. В том целуешь Святой Крест и Святое Евангелие. Аминь!.. Теперь следуй за мной. Я проведу тебя в церковь, – сказал духовник.

«И что за хренота? – думал Гришка, идя за ним. – Я нарушу всё, и я это знаю, и они почти уверены, но всё равно делают это дело… Недаром говорят: научи дурака молиться, он лоб расшибёт!.. Они же понимают, что я совершаю этот обряд во имя того, что я хочу!..»

В церкви у алтаря его ждал Регони. Несколько поодаль стоял Мнишек.

– Церковь приняла тебя в своё лоно! Закрепить надо таинство твоего миропомазания и Евхаристии…

Гришка опустился на колени. Вокруг слышалось пение служителей церкви. Регони подошёл к нему со святым миром, показал ему части тела, слегка ударил по щеке, буркнул: «Мир ти!..» – что означало, что со смирением должен переносить удары судьбы…

Что делать – цель оправдывает средства! Поступает как истинный политик: делает и говорит, что нравится людям, но никогда не будет это выполнять…

– Теперь ко мне в усадьбу поедем, – сказал Мнишек.

К утру Дмитрий въехал в Самбор торжественно. Его встречала толпа, сидящего на белом коне, лицо выражало удовольствие. Оно было и на лицах встречающих. Горланили: «Дмитрий, виват!..» – И на лице такая радость, словно они вступали на трон.

У Мнишека был бал. Отрепьев говорил Марине, подлетев к ней:

– Станцуем мазурку?..

Она кивнула, счастливая. Он не нравился ей фигурой и лицом, но когда он говорил, что «моя жена должна разделять со мной все опасности на пути к трону», она вздрагивала и опускала глаза. Мысль работала лихорадочно: он – тот человек, который ей нужен! Казалось, этот человек смотрит ей в душу. Он говорит, и с его языка срываются её желания и мысли. И он зажёг огонёк в её душе к нему. Мысль сделаться царицей Великой Руси зрела в ней. От этой мысли ей становилось легко и светло. Что там шляхтич?! Он обладает её телом, но не душой. В конце концов, он просто будет ей принадлежать.

После бала Лжедмитрий удалился. Её в постели любил шляхтич, но ласки его и признания в любви её не трогали. Она дала себе зарок стать женой Дмитрия.

Через некоторое время её стали «обрабатывать» ксёндзы. Нелегко далось ей это. Она знала, что он – слуга её дома, и вдруг такое вознесение! «Меня будет любить мужик!..»

До их обручения её стали «обрабатывать»: «Тебе выпала высокая доля, высокий подвиг, может, даже пострадать для славы Бога!..» И она согласилась с ним обручиться.

…Был ясный августовский день. Сердце Дмитрия легко билось в груди. Были праздники, теперь настали будничные, рабочие дни. Надо было принимать государственное решение. Вон какое воинство вокруг него! И с ними он пойдёт на Москву! И они посадят его на трон!..

В половине октября Самозванец перешёл границу Руси…

…Она не прощала ему даже то, что он не отдал ложку слуге, что он не знает очерёдность блюд, когда ест. Его заскорузлые ногти. И его страсть к семечкам. Когда он говорил со служащими, выпивая: «Пся кровь, у вас настоящего нет? Пьёте какую-то бурду… Где бы самогона достать?!» Доставали… Когда напивался, приставал к служанкам, в сарае на сеновале приставал к женщинам: «Озолочу, любушки! Только дайте утешиться…»

А раз по-пьяне пристал к фаворитке короля. Надрался самогоном и встретил её в вестибюле. Она шла в шикарном одеянии. Но он знал, что её платье сделано на манер фаворитки французского короля. Легко и быстро снималось платье, чтоб королю было доступно тело женщины. Не может же король ждать, когда она снимет свой корсет и панталоны… Всё для него было легко и доступно.

Когда он встретил её в вестибюле, пошёл к ней, раскинув руки, и стал ловить её. Она – в сторону, и он туда.