– Милостивый государь, ты у нас святой!..

– Я не святой, вы хорошо это знаете… Сидите, ешьте, пейте. А завтра собирайтесь – и в свои вотчины!.. Отрок, – сказал он юноше, – пробуй пищу, и пусть они после едят. Мне не сидеть с изменниками за столом одним! – И он пошёл, неся посох Грозного…

Оставшись один, он думал: «Романова надо сослать. А вот Шуйского… Этого надо держать при себе, чтоб был рядом, и если что – рот ему закрыть…»

Утром Романов, погрузив скарб, отправился в свою вотчину… Гришку Отрепьева Романов отправил в монастырь: решил, что он донёс.

…Игумен монастыря в этот день 1601 года обходил кельи. Он интересовался, как живут послушники, монахи в своих кельях. Смотрел, всё ли у них чисто. Все ли вовремя молятся, почитают Бога? И кроме общих молитв, бьют ли поклоны Богу в келье? Усердно ли, с прилежанием читают божественные книги: Библию, Евангелие? Чтят ли обычаи предков? Так ли крестятся? Не проникла ли эта зараза – католицизм – в кельи? Не утешают ли тайно в сладострастии девушек?..

Был случай. Донесли ему, что к монаху одному в келью тайно проникает девушка и что любят её вдвоём. Послушник, что стоит на воротах, тайно пропускает её в келью. И что женщина молодая за скудную еду ласкает их по очереди. В государстве, где наступил голод, всё может быть. Особенно этот монах, Юрий на миру, а после пострига Григорий, Отрепьев. Особо любознателен и зело к знаниям тянется. И читает Библию на греческом языке, и становится непокорен, строптив. Весь углубился в книги. Только читает не те, которые надо. Читает римлян непотребных. Особливо стремится читать поэта Лукреция Кара – запрещённые книги в христианстве и всех его ветвях. Не раз игумен проводил с ним беседы, жёг отобранные у него книги. Но он доставал другие – получал за работу. И откуда их чёрт принёс на нашу голову?!. Игумен при упоминании чёрта крестился. И продолжал вспоминать. Надо бы наказать его, выдрать как следует. Но слишком умён. Игумен сам любитель книг вольнодумных. Но он – одно, у него зрелый мозг, его с пути Господнего не совратить… А этот двадцатилетний юноша больно грамотен!.. Раз в беседе с ним брякнул: «А что, отче, если Земля не стоит, а крутится вокруг Солнца?..» Да за такое, за ересь такую на дыбу его, негодника!.. Покачнуть веру в Бога и Аристотеля!.. – затряс бородой тогда игумен. Посох поднял, хотел огреть его, окаянного, вбить ему через хребтину истинную веру… Но сам ляпнул, что Лукреций Кар сказал, что Вселенная бесконечна, а что Земля не является центром мироздания. Высказал мысль Аристарх Самосский несколько тысячелетий назад.

Игумена чуть удар не хватил, чуть сердце не лопнуло. Сидя на стуле, прохрипел: «Воды!..» Григорий кинулся к ведру деревянному, поднёс ему в деревянном ковшике воду. И он пил и лил воду на бороду, которая была похожа на муравьиную кучу. Глотнув водички, игумен пришёл в себя. Встал, стуча посохом об пол, закричал: «Смотри, Гришка, я не посмотрю, что ты – сын дворянина! Не сносить тебе головы!.. И не гордись своим отцом – худородный он у тебя, и только по жалости владык Рюриковичей стал дворянином!.. Богу молись день и ночь, Богу!.. Без Бога – ни до порога! – по такому завету жили наши предки!..» И ушёл. Приказал все книги у него убрать, а его держать в строгости и смотреть за ним: чего доброго, он, начитавшись вольнодумных книг, посягнёт на власть! «Ох, грехи наши тяжкие…» – вздыхал он и шёл в свою келью.

Доложили ему, что не больно он чтит устав монастыря и святые книги. А это до добра не доведёт. До хорошего не докатится. И вот и сейчас он пришёл в келью монаха, а она пуста. Одежда монаха брошена… Куда он ушёл? К полякам. Знал он, что ходил он не раз к врачу-поляку, что был во дворце царя, но потом уехал он с младенцем Дмитрием в Углич. Мог туда поехать, а ещё хуже – за границу… Говорил он, проговаривался при нём, хулил строй царский. Мол, за границей университеты, науки везде, а наш царь-батюшка только и делает, что воюет… Ну и пусть воюет, земли расширяет, государство крепит… «Развратник твой государь!..» Размахнулся игумен – просвистел посох, но успел отскочить отрок. Ловок, шельмец!.. «Да за такие речи – к лошадям его, на конюшню!..» Отрок смиренно принял такое наказание. Ухаживая за лошадьми, стал он лихим наездником.