Чтобы как-то отвлечь сына от печальных мыслей, она ставила ему старые пластинки с записями стихов, начитанных заунывным мужским голосом.

– Это пластинки твоего деда, – как-то сказала она с несвойственной ей серьезностью. – Я их храню уже много лет, но не ставила тебе их в детстве. Думала, они тебе не понравятся.

Хоть смысл слов, произносимых чтецом, Лиам не вполне улавливал, ритмичная монотонность звуков голоса успокаивала его воспаленные нервы, и со временем состояние у него стало почти терпимым. Целый месяц он пил крапивный чай и соевое молоко Уиллоу, ел ее горох и вдыхал дым благовоний из сандалового дерева, слушал ее незамысловатую мудрость хиппи и пластинки с поэтическими записями. Но главным, что помогло ему снова стать самим собой, были долгие вечера, проведенные среди деревьев. Когда силы к нему вернулись, они с матерью отправились собирать лисички и, продав их, получили столько денег, что хватило на пару ботинок со стальными мысками и хорошую рулетку. В Ванкувере его взяли в бригаду строителей, которые делали фундаменты жилых зданий. Эта работа считалась унизительной, в среде плотников она нередко воспринималась как последний круг ада. Пять дней в неделю бригада барахталась в грязи, сколачивая молотками деревянные щиты, которые они вытаскивали, как только затвердевал бетон. Пальцы рук и ног у них были постоянно распухшими, как у детей, часами не вылезавших из ванны. И все это делалось ради того, чтобы воздвигнуть башню из стекла и бетона с тысячей дизайнерских клетушек, ни одну из которых Лиам никогда не смог бы купить.

Однако затаенная склонность его матери к роскоши не прошла для него бесследно. Парни из его бригады частенько насмехались над ним, когда Лиам приходил на стройку со своим ежедневным десятидолларовым сэндвичем: сыр бри в багете, купленном в шикарном бистро в центре города. Через какое-то время хозяин этого бистро проникся к нему симпатией и подрядил сделать там прилавок из восстановленного дерева. Лиам в панике отправился после работы в публичную библиотеку и проштудировал все книги по восстановлению и обработке древесины, которые нашел в фондах. Лучшие книги были написаны Джорджем Накашимой – мастером столярного ремесла, который вырос в лесах вокруг Спокана, где сам Лиам ребенком провел некоторое время. Он решил просто скопировать отдельные работы Накашимы и увлеченно взялся за дело. Начал он с того, что из парка Стэнли незаконно утащил в машине Уиллоу часть ствола перестойной пихты, поваленной ураганным ветром. Именно у Накашимы Лиам позаимствовал «книжный дизайн», при котором из двух последовательно отпиленных от одного ствола досок выпиливались почти одинаковые пластины, которые потом скреплялись боковыми планками в зеркальном отражении, что создавало чуть ли не сверхъестественный эффект разложенных страниц раскрытой книги.

После того как он соединил края планок, несколько раз обработал полученную инсталляцию тунговым маслом и нанес сверху два слоя полиуретанового лака, начала проявляться уникальная текстура дерева. Медово окрашенные частички искрились как живые, как маленькие солнечные системы, веками вмурованные в дерево и только теперь открывшиеся взору. Получилось произведение изысканной и вместе с тем поистине взрывной красоты. Хозяин бистро утверждал, что инсталляция удвоила его клиентуру. Кое-кто из авторитетов в мире дизайна вскоре обратил внимание на работу Лиама, увидев ее в Интернете, и уже через месяц у него была собственная квартира, он ушел из бригады строителей и все свое время стал уделять исключительно дизайнерской работе. Он переоформлял рестораны, пивные бары и кафе, украшал их изделиями из восстановленного дерева – старого, до времени позабытого, оставленного чахнуть и томиться без должного применения. Все доходы он клал на счет, к которому не имел доступа без подписи матери, и жестко подавлял любую возможность рецидива зависимости неустанным тяжелым трудом.