– Я только не понимаю, зачем тебе нужно косить под работягу, – сказала мать через пару месяцев, устроившись на ночь в микроавтобусе, когда Лиам при свете фонарика изучал местные строительные нормы и правила.

– Мне нужно работать, Уиллоу, – устало ответил он. – Я не собираюсь ни под кого косить.

– Работать можно по-разному, ты ведь знаешь, – продолжала она. – То, что я делаю, это тоже работа. Важная работа. Может быть, самая важная из всех.

– Если ты называешь работой лишение людей заработка, – бросил он, выключив фонарик, – тогда, конечно, у тебя работы по горло.

Когда Лиаму исполнилось восемнадцать, он получил лицензию, взял напрокат небольшой грузовик и открыл собственное дело по установке окон в крышах. Его работа сразу стала пользоваться огромным спросом. В течение года он вставлял такие окна по всей Британской Колумбии. Дело его разрослось, он стал нанимать людей, некоторые из них были в два раза старше него, покупал грузовики, устанавливал на них специальные сейфы для хранения лучшего немецкого электрооборудования. В двадцать два года он купил себе дом с пятью спальнями в Лэнгли – пригороде Ванкувера, понаделал в крыше окон, а на заднем дворе установил барбекю-жаровню величиной с гроб для взрослого человека.

Успеху Лиама, в частности, способствовало почти полное отсутствие конкурентов, потому что страховка окон в крышах была очень дорогой. Ведь со временем, если смотреть правде в глаза, все такие окна давали течь. За пару лет Лиам установил по всей провинции где-то около пятисот окон в крышах, и они уже начали или вскоре должны были начать пропускать воду. Тем не менее, один из уроков, которые дала ему Уиллоу, состоял в том, что он знал, как выходить сухим из воды, когда начинало пахнуть жареным, как бежать от неприятностей без оглядки. Однажды Лиам повредил мышцы плеча, но не захотел брать отгулы, чтобы как следует вылечиться. Один из плотников, с которым они долго работали, предложил ему таблетку оксикодона – он не раз получал на работе травмы и знал, что делать в таких случаях.

Наверное, это было еще одним проявлением темной стороны наследия Уиллоу – Лиама всегда одолевала неуемная тяга, непреодолимая предрасположенность к искусственному кайфу, но хуже было то, что эту потребность надо было регулярно удовлетворять. Сначала он это делал с помощью сладких газированных напитков, которые мать запрещала пить, и ему приходилось их воровать на бензоколонках, где они с Уиллоу останавливались заправиться. Потом он тайком их потягивал, когда она вела машину. Следующим шагом в этом направлении была ее травка. Она сама стала предлагать покурить, когда ему стукнуло тринадцать и он до этого дозрел. Немного позже – правда, ненадолго – к этому добавились обычные сигареты и выпивка; к одному и другому она относилась неодобрительно, однако сама прилично злоупотребляла. Но ничто не могло сравниться с восхитительным ощущением растворения в желудке оксикодона, когда по всему телу разливалось тепло, приносившее ему отпущение грехов, чувство успокоения и защищенности – такое чувство, с которым ничто не могло сравниться. Оно было сродни любви. Или тому, что имеют в виду, описывая это чувство, которое на самом деле никогда не возникает. Вскоре Лиам уже принимал по несколько таблеток в день и без всяких проблем работал по восемьдесят часов в неделю.

Но когда коллекторы страховщиков, в конце концов, его поймали, они отняли у него за неуплату дом, все его грузовики и инструменты. Как раз тогда Лиам быстро покатился по наклонной, его пагубное пристрастие вскоре пронеслось лесным пожаром по всем остававшимся сбережениям. После недолгой отсидки его доконали ломка и безденежье, и Лиам вернулся в материнскую «вестфалию». К этому времени Уиллоу было уже за шестьдесят. Теперь ее протестная деятельность проявлялась в менее агрессивной форме: она рассылала по почте листовки и вела активную переписку в Интернете. Она отвезла Лиама в одно из своих «волшебных угодий», где в первую неделю пребывания он глухо молчал от стыда. К счастью, она не заводила речь о пагубности рыночного капитализма и не пилила его за опрометчивый выбор профессии.