На следующие выходные Лиам пригласил Мину в Национальный музей естественной истории, чтобы посмотреть поперечный срез огромной секвойи, сделанный в лесу, где они с Уиллоу провели немало времени. Когда они ехали в метро, он впервые рассказал Мине о матери, стараясь представить ее действия в защиту природы так, будто они определялись не столько фанатизмом, сколько идеализмом, а недостаток внимания к родительским обязанностям объясняя скорее чудачеством, чем вредностью. В музее он расстроился, увидев, что секвойю покрыли лаком, – теперь они не могли ощущать острый запах дубильных веществ, естественным путем защищавших ценные породы дерева от гниения, о чем он ей рассказывал. Тем не менее, посещение музея произвело на Мину глубокое впечатление, и потом она впервые пригласила его к себе.

В следующие месяцы Лиам с Миной каждую неделю ездили за город искать для его работы древесину, которую можно было восстановить. Они платили фермерам за пострадавшие от времени и непогоды доски и бревна, потом грузили их в микроавтобус, а фермеры тем временем смотрели на них так, будто они сбежали из сумасшедшего дома. Поначалу она втянулась было в это занятие, орудовала гвоздодером и помогала Лиаму таскать штакетины старых заборов и куски развалившихся конюшен. Но после того, как Мина поранила большой палец и понадобилось делать ей прививку от столбняка, из-за чего чуть было не пришлось отменять концерт, она просто тихонько сидела где-нибудь в сторонке и смотрела, как он работает.

– Мне совсем не нравится выражение «восстановленное дерево», – как-то в субботу сказала она, когда они возвращались в город.

– Ну вот, снова-здорово, – бросил Лиам и коснулся ее колена, давая понять, что он так шутит.

– В таком случае напрашивается вопрос: восстановленное почему? Или, если говорить точнее, изъятое для восстановления у кого? Ответ простой: у людей, которые неправильно его используют. У бедняков. Людей, у которых нет вкуса. Людей, которые его не заслуживают.

«У таких людей, как я», – подумал Лиам, но ничего не сказал.

– Почему так получается, что богатые всегда хотят выкупить то немногое, что они позволили иметь бедным? Наверное, тем самым они напоминают всем, что на самом деле беднякам ничего не принадлежит?

Несмотря на такого рода резкие заявления, Мина во многом отличалась от Уиллоу. Ей были свойственны дисциплина, основательность, неторопливость и вдумчивость. Она обладала сдержанностью и во всем знала меру – никогда не позволяла себе выпить больше бокала белого вина, но даже такую малость она воспринимала чуть ли не как горькое пьянство. Лиаму нравилось, что, не успев сесть к нему в машину, она всегда подключала свой телефон к стереосистеме, и салон наполнялся звуками музыки. Вопреки классическому музыкальному образованию, в нерабочее время она терпеть не могла оркестровые произведения. Ей особенно нравилась музыка шестидесятых годов в стиле соул, и она громко пела, двигаясь в такт на сиденье рядом с ним. «Be My Baby», «Baby Love», «Baby I Need Your Loving». «Для женщины, которая откладывает материнство ради карьеры, в твоих любимых песнях подозрительно много детей», – подкалывал он Мину.

Именно во время таких поездок ему впервые пришла в голову мысль об открытии собственной мастерской где-нибудь на природе, подальше от города. Он мог бы там делать на заказ мебель по собственным проектам так же, как Джордж Накашима в Нью-Хоуп, штат Пенсильвания.

– Твои столы и прилавки восхитительны, Лиам, – сказала Мина, проведя рукой ему по затылку, когда он поделился с ней своими соображениями. – Я даже представить себе не могу чудеса, которые ты будешь творить, работая в собственной мастерской, и никакие наглые корпоративные оформители не будут заглядывать тебе через плечо.