Несмотря на сложившиеся у них натянутые отношения, перед смертью Харрис завещал все свое состояние Уиллоу: огромные деньги, большой особняк в Шейонесси, престижном районе Ванкувера, и собственный остров. Все это его мать позже передала в дар группе защитников окружающей среды, занимавшихся защитой лесов в глобальном масштабе. Уиллоу нередко воспроизводила Лиаму в «вестфалии» свой бескорыстный поступок, уплетая из консервной банки чуть приправленный морской солью горох: «И это все – глоток, – мисс Гринвуд?» – говорила она, подражая тону ошеломленного управляющего банком, составлявшего дарственную. «Да, все», – отвечала она с вежливой улыбкой, выступая теперь от собственного имени, и тут же разражалась безумным хохотом.

Проснувшись утром следующего дня, на столике микроавтобуса он нашел обернутый в газетную бумагу подарок ко дню рождения. Сначала он решил, что подарок этот от отца, который под именем Мудрец прибыл сюда из Оушенсайда, штат Калифорния, и был он вроде как сразу и серфером, и поэтом. Он скользил по волне у побережья Орегона и обращал таких женщин, как Уиллоу, в свою религию, которую выдумал, слушая альбом «Любимые звуки» группы «Бич Бойз». Но Мудрец оставил «вестфалию» задолго до того, как Лиам родился, и мальчик никогда его не видел.

Он взял подарок в руки. Денег всегда было в обрез, поэтому он особенно губу не раскатывал. Чтобы как-то поддержать скудное существование, раз в год они собирали лисичек. В конце лета мать с сыном шли пешком к секретным местам Уиллоу – ее «волшебным угодьям», затерянным в глубине девственного леса. Лиам всегда поражался, когда они приходили туда, где росли сотни лисичек, целые оркестры миниатюрных желтых фанфар, понатыканных между древесных корней. Он не мог взять в толк, как Уиллоу удавалось год за годом находить эти места без карт и без компаса. Каждый набирал по пять корзин, потом они нанизывали грибы на леску и развешивали для сушки вокруг машины. После этого она обжаривала немного в масле и добавляла к рису, но Лиам всегда их выковыривал. Лисички слишком сильно отдавали лесом, очень напоминая дух матери: легкий аромат персиков с орехами, смешанный с запахом влажной земли. Когда грибы были высушены, Уиллоу отвозила их в фешенебельные французские рестораны в Сиэтл, Ванкувер и Сан-Франциско, где продавала их расфасованными по пакетам по ценам, радовавшим поваров, которые встречали их у заднего входа во время перекура. Но после того, как они запасались едой и пополняли припасы, необходимые Уиллоу для применения тактики «прямых действий», денег оставалось всего ничего.

Лиам развернул газетную бумагу и увидел внутри свертка «ловца снов», точно такого же, как в прошлом году. Мать сама его сделала из цветных ниток и нескольких тоненьких веточек кипариса. Заметив его разочарование, Уиллоу завела давно надоевший разговор о современных игрушках и комиксах, «которые придуманы корпорациями, контролирующими средства массовой информации, и торговцами пластмассовыми изделиями, несущими смерть». Лиам невнятно ее поблагодарил и принялся укладывать вещи в машину. Перед самым отъездом он сказал, что ему надо пописать, и скрылся за деревьями. Там он со злостью растоптал «ловца снов», порвал его на мелкие кусочки и разбросал их по лесной земле, покрытой мшистым ковром.

То было первым в его жизни предательством и первым его бунтом. А она этого даже не заметила. Хотя мама постоянно пророчила Лиаму блестящее будущее и вслух беспокоилась по поводу того, останутся ли вообще какие-нибудь девственные леса, когда сын станет взрослым, он считал недели между теми моментами, когда она всерьез смотрела на него своими зелеными глазами или внимательно слушала, что он говорил. По этой причине каждый Хеллоуин (праздник, который она обычно отмечала и в который каждый год приводила его на одну и ту же вечеринку в помещении экологической компании «Земля теперь! Общий дом» в Ванкувере) Лиам облачался в костюм дерева, точнее говоря, ее любимой дугласовой пихты. Он натягивал на себя серую картонную кору и ветки с хвоей из цветной бумаги, которую усердно вырезал сам, и украшал их шишками, сделанными из ее винных пробок. Он надевал этот костюм в надежде, что мама, в конце концов, обратит на него внимание. Но это никогда не срабатывало.