Дом рядом. Да тут любой дом рядом, подумал Ампер. Да и что вообще значит рядом? Когда у тебя есть свой личный экипаж, то тебе все вокруг рядом, а для человека без ног и дверь будет вдалеке. Кому вообще на этой улице есть дело до какой-то девочки. Впрочем, в таком-то месте если кому и есть до нее дело, то от этого еще страшнее. Были бы умнее – сразу бы жандармам рассказали. Довольный своим цинизмом мальчишка побрел дальше, позабыв про камни.

Цинизм для ребенка сродни запретному плоду. Как только ты становишься достаточно большим, чтобы тебя не выгоняли с семейных застолий, то сразу становишься свидетелем самого чистого цинизма. Ты слышишь его из уст всех взрослых, которые, позабыв про тебя, словно начинают меряться им друг с другом. То, что с самых ранних лет казалось тебя святым, безбожно втаптывается в грязь самым красивым образом. Тогда ты собираешься с силами, делаешь глубокий вдох и выдаешь что-то в их духе. Что-то безобразное, паршивое, но такое сладкое на вкус. Стоит тебе закончить, как тут же в области затылка вспыхивает неописуемая боль, вызванная столкновением с отцовской ладонью. Тебя обуревает сначала непонимание, а потом тяжкая обида. Пропадает всякое желание оставаться за столом с этими людьми, но не желание быть циничным. Теперь ты уверен, что разбираешься в этом мире. Теперь ты знаешь, что нет ничего, о чем нельзя помыслить плохо. Ближайшие пару лет для тебя не существует ни дружбы, ни любви, ни прочих бесполезных вещей. Если бы дети были умнее, то быстро смекнули, что чем человек ничтожнее, тем больше в нем цинизма.

Мальчик четко разглядел, что в одном из домов было настежь открыто окно. Окна обычно вообще не открывались, ведь ветер быстро гасил свечи. Открытое окно свидетельствует либо о богатых жильцах, что могут позволить себе лампу, либо о том, что в этом доме сейчас не до свеч. Крадучись, Ампер подошел к зданию и притаился возле окна. Детское воображение подсказывало ему, что в этом доме – так было бы с абсолютно любым домом, который выбивался бы среди остальных – происходит что-то до боли интересное и страшное, скажем, прямо сейчас там собрались какие-нибудь заговорщики. На таких собраниях все в странных рясах, и как следствие они вынуждены мучаться от жары. Вот и разгадана тайна открытого окна.

В такой занятной позе он просидел несколько минут и уже было собирался уходить, как вдруг услышал тихие стенания. Быстро смекнув, что источником звука было то самое окно, Ампер навострил уши. Стенания постепенно перерастали в женский плач. Даже у такого ярого циника от него сжималось сердце. Больше всего на свете он хотел заглянуть внутрь, но он понимал, что даже сумей он, то не выдержал бы такого зрелища. Ампер быстро догадался, что судьба его завела в тот самый дом, что был рядом. У него проступил холодный пот от ужаса осознания, что он подслушивал плач матери, потерявшей ребенка. Что-то приковывало его, не давало ему вставать и уйти. Испытывая отвращение к самому себе, он вынужден был продолжать слушать.

Внезапно женщина начала что-то напевать. Скорбным голосом она пыталась протягивать гласные буквы, делая свое пение еще невыносимее. Ампер придвинулся ближе, чтобы разобрать слова. Исходя из повторяющихся завываний, ему стало понятно, что она напевает по кругу одни и те же слова. Прошло около минуты прежде, чем он смог расслышать:

 «Стол накрыт, горит свеча,

Я сижу совсем одна,

Слезы льются с глаз моих

Жду домой детей своих»

Каждая гласная в последнем слоге протягивалась с особым усилием. Из глаз мальчика полились слезы. Он представил себе женщину средних лет с точеным лицом и аккуратным носом. Из ее уставших глаз тоже капали слезы. Она была облачена во все черное, сидела на коленях, сгорбив спину и сложив руки на груди. Перед ней стоял потрет ее дочери, взглянуть на который у нее доставало сил. Расплакавшись окончательно, Ампер побежал прочь, совершенно не волнуясь, что сделал это чересчур шумно.