Никчемная девка, как ее, скалясь, называли соперницы – разумеется, соперничество это было не на деле, а в их головах – после смерти певца почти не появлялась на публике, лишь изредка давала интервью крупным газетам, в которых не позволяла себе сказать ничего, кроме самых изъезженных, банальных и скучных фраз. Что это было? Шантаж? Роковая ошибка? Жили ли они вместе? Сколько других у него было на стороне? Эти вопросы еще встанут поперек горло всему бомонду, а каждый первый не поленится давать на них свои собственные, уникальные ответы.

Довольно о настоящем. Грязной лужей оно разлилось по прошлому, замутнив его до неузнаваемости. Должно пройти еще немало времени, прежде чем эта лужа высохнет окончательно.

«Сатин и шелк» гласила освещаемая светом луны вывеска, которую кто-то криво повесил на неказистого вида здание. Если расчет был на то, что ее кривизна сможет привлечь глаз проходящего мимо – идея не из удачных. Кого-то, разумеется, привлечь и удастся, но этот кто-то очень вряд ли будет заинтересован в сатине и шелках. Криво висящая вывеска с надписью «настойки» была бы обречена на гораздо больший успех.

– Видишь вывеску? – спросил один прыщавый юноша у своего друга, другого прыщавого юноши.

– Ну, допустим. – тот отвечал без явного энтузиазма. Он вообще всем своим видом показывал, что не очень заинтересован в разговоре. Нет, он показывал, что не заинтересован в том, чтобы в данную секунду находиться ровно в этом месте. Вместе с тем в его выражении лица читалось невольное смирение с обстоятельствами.

– Туда, поди, одни богачи ходят. Вот бы и у меня было много денег. Я бы тут все скупил! – глаза мальчика начали беспокойно бегать, а щеки залились румянцем.

– Согласен, ты бы и впрямь все тут скупил. – юноша хитро усмехнулся и отвел глаза в сторону.

– Как будто ты нет! Скажи, Ампер, а если бы ты был богачом, ты бы во что бы одевался?

– Если бы я был богачом, то меня бы такое не волновало. – устав стоять, юноша начал идти вперед, попутно пиная все встречные камни.

– А если бы волновало?

– Надоел. Точно не в то, что продается под кривой вывеской на окраине города.

Друзья побрели дальше в полной тишине. Вскоре на горизонте показался дом одного из них, и Ампер, попрощавшись с приятелем, пошел дальше, все еще пиная каждый камень. Если бы он знал, что пройдет еще каких-то пару лет, и они с другом больше никогда не увидятся, да и даже письма друг другу не пришлют, то он бы продолжил и дальше пинать камни. Разве что пинал бы их чуть дальше и сильнее обычного.

По дороге домой мальчик смотрел на небо, которое сегодня украшала россыпь звезд. Они напоминали ему маленькие камушки. Невольно в голове всплыла картина, как другой мальчишка, точно так же расхаживая по небу, смотрит на землю, а при этом, совершенно не задумываясь, откидывает ногами звезды в разные стороны. С неба, должно быть, не увидишь маленьких камушков, но если бы ему это удалось, то он бы тут же заключил, что они невероятно похожи на звезды. В его голове тут же всплыл бы незамысловатого вида юноша. Они бы обменялись взглядами, присмотрелись друг другу, и каждый бы тотчас понял, о чем думает другой. Тогда оба бы насупились, ведь это только им можно пинать камни и звезды, и это право они не станут уступать.

Дом был как никогда близок, но еще детские ступни внезапно споткнулись об деревянный столб с доской. Нога даже замахнулась, чтоб нанести удар по злосчастной деревяшке, но глаза зацепились за единственное висевшее объявление. На пожелтевшем куске бумаги от руки было нарисовано лицо девочки, которой, судя по всему, было около шести лет. Под рисунком красовалась надпись огромными буквами: «Пропала дочка. Живем в доме рядом». Рисунок был настолько плох, что не угадывалась ни одна из черт пропавшей. В сущности, таким образом можно было нарисовать любую девочку такого возраста. Две косички, улыбка до ушей – это присуще почти каждой из них. Косы и те уже, скорее всего, успели расплестись, а потерявшиеся дети не разгуливают по городу с натянутой на пол лица улыбкой.